Как раз перед войной были предприняты попытки наладить определенную дисциплину. Некоторые пытались активизировать левых депутатов и встретиться с ними у Кремье. Депутатов обнаружили оцепеневшими, более обеспокоенными государственным переворотом, чем победами пруссаков. Кремье, в ответ на призывы к действию, наивно отвечал: — Подождем новой катастрофы, например, такой, как падение Страсбурга.
Действительно, необходимо было ждать, потому что без этого ничего нельзя было сделать. Низший слой парижского среднего класса верил левым радикалам, так же как верил в боеспособность наших армий. Те, которые хотели обойтись без учета этих факторов, потерпели провал. 14 августа сторонники Бланки попытались поднять восстание обитателей окраин. Они атаковали расположение пожарной части в Ла Вийетта и ввязались в бои с полицией. Овладев пожарной частью, они пересекли бульвар в направлении Бельвиля с криками: — Да здравствует Республика! Смерть пруссакам! — Никто к ним не присоединился. Толпа, изумленная, неподвижная, наблюдала за бланкистами издали и с подозрением, которое внушили ей полицейские агенты в стремлении отвлечь горожан от подлинного врага — Империи. Левые сделали вид, что верят в версию о стремлении прусских агентов ободрить буржуазию, и Гамбетта потребовал немедленного суда над арестантами в Ла Вийетте. Министр Поликао был вынужден напомнить ему, что даже военной юстиции следует соблюдать определенные нормы. Трибунал приговорил десятерых мятежников к смерти, хотя почти все обвиняемые были непричастны к инциденту. Некоторые сердобольные люди, желая предотвратить казни, отправились к Мишеле, который написал от их имени трогательное письмо. У империи не хватило времени привести смертные приговоры в исполнение.
С 25 августа Мак‑Магон вел свою армию в западню, устроенную Мольтке. 29‑го августа, застигнутый врасплох, и разбитый при Бомон–ан–Аргон, он понял, что зарвался, но все–таки продолжал движение вперед. 27‑го августа Паликао писал ему: «Если вы бросите Базена, у нас в Париже будет революция». И для предотвращения революции маршал поставил Францию под удар. 30 сентября он привел свои войска в ловушку у Седана. 1‑го сентября их окружила 200-тысячная армия противника с 700 орудиями, установленными на высотах. На следующий день Наполеон IIIпередал свой клинок королю Пруссии. Телеграф передал это. Вся Европа узнала об этом в ту же ночь. Депутаты, однако, хранили молчание. Они вели себя так до 3‑го сентября. 4‑го сентября, в полночь, после того как Париж пережил лихорадочное возбуждение, депутаты решили подать голос. Жюль Фавр потребовал упразднения Империи, некую комиссию, наделили ответственностью за оборону, но постарались не обременять Палату. В течение этого дня некоторые энергичные люди попытались мобилизовать народ на бульварах, и вечером встревоженная толпа уперлась в перила у Законодательного собрания с криками: — Да здравствует Республика! — Гамбетта встретил их со словами: — Вы неправы. Нужно сохранять единство. Не надо никаких революций». Жюль Фавр, окруженный людьми при выходе из Палаты, старался успокоить их.
Если бы в Париже руководили левые, Франция капитулировала бы немедленно и с большим позором, чем Наполеон III. Но утром 4‑го сентября собираются люди, и среди них национальные гвардейцы, вооруженные мушкетами. Растерянные жандармы уступают им дорогу. Постепенно здание Законодательного собрания заполняется народом. В 10 утра, несмотря на отчаянные усилия левых, толпа занимает галереи. И во- время. Палата под предлогом формирования министерства пытается захватить власть в свои руки. Левые поддерживают такую комбинацию изо всех сил, негодуя при простом упоминании Республики. Когда крики с галерей усиливаются, Гамбетта предпринимает неслыханный маневр и умоляет людей дождаться результатов обсуждения в Палате — результатов, известных заранее. Вот проект месье Тьера: Ассамблее сформировать правительственную комиссию; потребовать мира и принять его любой ценой; после этого унижения сохранить парламентскую монархию. К счастью, новая толпа с улицы проходит через двери здания, в то время как с галерей спускаются в зал прежние визитеры. Люди вытесняют депутатов. Гамбетта, побуждаемый выступить с трибуны, вынужден объявить об упразднении Империи. Толпа хочет большего, требует Республику и увлекает депутатов в ратуше провозгласить ее.
Все уже в руках народа. В Тронном зале находились некоторые из тех, которые в течение месяца пытались мобилизовать общественное мнение. Впервые они смогли бы, не вполне организованно, повлиять на формирование правительства. Левые удивили их своими речами, и, воодушевленный приветствиями большинства, Жюль Фавр занял кресло, которое уступил ему Мийер, со словами: — В настоящее время актуален лишь один вопрос — изгнание пруссаков» (4). Жюль Фавр, Жюль Симон, Жюль Ферри, Гамбетта, Кремье, Эммануэль Араго, Глэ—Бизуа, Пейета, Гамье—Паж, Пикар провозгласили себя сообща правительством и озвучили свои имена толпе, которая в ответ добавила таких деятелей как Делеклюз, Ледрю—Роллен, Бланки. Те, однако, заявили, что будут сотрудничать только с коллегами из числа депутатов Парижа. Толпа зааплодировала. Неистовство только что освободившихся рабов сделало левых хозяевами положения. Им хватило ума принять в правительство Рошфора.