Мобилизация войск была в момент сорвана. Полковника кирасиров Билле, который в сопровождении ординарцев ехал верхом на коне по городу, повсюду встречали люди с криками: — Да здравствует Республика! — В пять часов вечера вся Национальная гвардия собралась в полном вооружении на площади Мэрии. Офицеры собрались в ратуше, где один из советников предложил провозгласить Коммуну. Мэр возражал, но крики в поддержку предложения усиливались со всех сторон. Капитан Куассак взял на себя инициативу сходить на вокзал, чтобы остановить поезд, готовый увезти войска. Другие офицеры проконсультировались с личным составом своих рот, где единодушно отвечали: — Да здравствует Париж! Долой Версаль! — Вскоре после этого батальоны, выстроившиеся перед ратушей, отправились под предводительством двух муниципальных советников, одетых в служебные костюмы, к генералу с требованием отпустить солдат, арестованных в течение дня. Генерал распорядился выпустить их на волю и в то же время отправил приказ полковнику Билле готовиться к подавлению мятежа. С площади Турни федералы направились к префектуре, заняв ее, несмотря на сопротивление консервативных национальных гвардейцев, и приступив к строительству баррикад. Прибыло несколько солдат с улицы Призон, а граждане призывали офицеров не начинать гражданскую войну. Солдаты колебались, отступали, когда полковник Билле, возглавив отряд в 50 кирасир, выехал на площадь церкви Сент‑Мишель и приказал своим солдатам наступать с обнаженными саблями. Те стали стрелять из своих пистолетов, федералы отвечали и смертельно ранили полковника. Его конь, развернувшись, унес всадника на площадь Сент‑Пьер, за ним последовали другие лошади, и федералы, таким образом, оказались победителями. Но в отсутствие организации они ночью разбрелись по домам и оставили префектуру. На следующий день рота, занимавшая вокзал, увидев, что брошена на произвол судьбы, ушла с места дислокации. Начались аресты, многие были вынуждены скрываться.
Так, мятежи в крупных городах гасли один за другим, подобно боковым кратерам затухающего вулкана. Революционеры провинций повсюду обнаружили полное отсутствие организованности и способности пользоваться властью. Повсюду, победоносные вначале, рабочие могли лишь произносить лозунги в поддержку Парижа. Но они продемонстрировали, по крайней мере, жизненную силу, великодушие и гордость. 80 лет буржуазного господства не смогли превратить их в нацию наемников. Между тем радикалы, которые либо участвовали в борьбе, либо держались в стороне от нее, еще раз подтвердили свою дряхлость, мелкобуржуазный эгоизм, постоянную готовность предать рабочих перед лицом «высших» классов общества.
XIV. Слабость Совета
После 70-дневного перемирия Париж снова принялся бороться за Францию в одиночку. Он отстаивал не только территорию, но сами основы нации. По–настоящему победоносный, поскольку его победа не была настолько бесплодной, как те, что достигаются на поле брани. Возрожденный, поскольку народ принялся за великий труд воссоздания социального здания. Поверженный, поскольку все свободы будут задушены, буржуазия превратит свои хлысты в бичи с металлическими шипами и целое поколение сойдет в могилу.
И Париж, столь великодушный, столь дружелюбный, не испугался надвигающейся гражданской войны. Он отстаивал идею, которая воодушевила его батальоны. В то время как буржуа отказывается воевать, говоря: — У меня семья, — рабочий говорит: — Я буду воевать за своих детей.
В третий раз с 18‑го марта Париж был единодушен. Официальные донесения, наемные журналисты, обосновавшиеся в Версале, изображали город как обитель демонов со всей Европы, подробно рассказывали о грабежах, массовых арестах, бесконечных оргиях, обсуждали суммы и имена. По их словам, честные женщины не могли показываться на улице, полтора миллиона горожан, попавшие под гнет 20 000 головорезов, только и делали, что возносили страстные молитвы Версалю. Но человек, отважившийся посетить Париж, обнаруживал спокойствие на улицах и бульварах, сохраняющих свой обычный вид. Грабители лишь завладели гильотиной и торжественно сожгли ее перед мэрией 12‑го округа. Отовсюду парижане слали проклятия убийцам пленных и участникам постыдных сцен в Версале. Непоследовательность первых актов Совета едва замечалась, в то время как свирепость версальцев была притчей во языцех.