Однако, среди этих промахов, раскрывался гуманизм. Настолько здоровой в своей основе была эта народная революция. Глава Бюро общественной безопасности, обращаясь к общественности по вопросу о жертвах войны, сказал: — Коммуна послала хлеб девяносто двум женам тех, которые убивают нас. Вдовы не принадлежат ни к одной партии. У Республики находится хлеб для каждого несчастного и забота для каждой сироты. — Это замечательные слова, достойные Шалье и Шомета. Префектура, заваленная жалобами, заявила, что не будет рассматривать анонимные обращения. «Человек, — писала Officiel, — который боится подписать свою жалобу, старается ради мести, а не ради общественной пользы». Заложникам позволяли получать извне пищу, белье, книги, бумагу, встречаться с друзьями и репортерами зарубежных газет. Даже было предложено Тьеру обменяться широко известными заложниками. За одного Бланки предлагались архиепископ Дегерри, Бонжан и Лагар. Для ведения переговоров в Версаль был послан викарий, который поклялся архиепископу, что вернется в тюрьму в случае провала переговоров. Но Тьер полагал, что Бланки обеспечит руководство революционным движением, между тем ультрамонтаны, жаждавшие епископского места в Париже, воздержались от содействия спасению архиепископа Галльского Дарбоя, чья смерть принесла бы им двойную выгоду. Дала бы им богатое наследство и мученика за ничтожную плату. Тьер отверг предложение, и Лагар остался в Версале (141). Совет не стал наказывать епископа за вероломство и через несколько дней освободил его сестру. Никогда, даже в самое отчаянное время, не забывалось о женских привилегиях. Виновные монахини Пикпуса и другие духовные лица, препровожденные в Сен‑Лазар, были помещены в особой части здания.
Префектура и делегация министерства юстиции также проявили гуманизм, улучшая содержание тюрем. Совет, в свою очередь, стремясь гарантировать индивидуальную свободу, постановил, что о каждом аресте следует немедленно ставить в известность делегата от министерства юстиции, и что обыск нельзя производить без соответствующего ордера. Национальных гвардейцев, арестовавших по неведению некоторых людей, показавшихся им подозрительными, Совет предупредил через Officiel, что любой своевольный акт будет караться увольнением и немедленным судебным преследованием. Батальон, искавший оружие в помещении газовой компании, счел себя вправе прихватить кассу. Совет сразу же распорядился вернуть деньги. Комиссар полиции, арестовавший Густава Шодди, обвинявшегося в отдаче приказа открыть огонь 22‑го января, также воспользовался деньгами заключенного. Совет уволил комиссара. Для предотвращения злоупотреблений властью Совет распорядился провести расследование положения заключенных и мотивов их ареста. В то же время он санкционировал, чтобы все его члены посетили узников. Поэтому Риго подал в отставку, которая была принята, потому что он начал всем надоедать, и Делеклюз был вынужден сделать ему выговор. Его выходками пестрели все газеты Версаля, постоянно выискивавшие скандальные истории. Они обвиняли этого ребячливого полицейского в том, что он терроризирует Париж, и представляли членов Совета, отказывавшихся утвердить приговоры военного трибунала, убийцами. Историки из Фигаро подхватили этот миф. Злобная буржуазия, не осмелившаяся протестовать против 30 000 арестов в декабре по указу Империи о заточении без суда и следствия, аплодировавшая арестам 50 000 человек в мае, все еще льет крокодиловы слезы по 800 или 900 арестам, произведенным Коммуной. Коммунары никогда не превысили эту цифру в течение двух месяцев борьбы, причем две трети арестованных содержались в заточении несколько дней, многие несколько часов. Однако провинции, которые пичкала информацией лишь версальская пресса, верили буржуазным вымыслам, умноженным циркулярами Тьера, телеграфировавшего префектам: «Мятежники опустошают состоятельные дома Парижа, чтобы выставить мебель на продажу».
Просветить провинции и побудить их присоединиться к борьбе такова была роль депутации министерства внешних сношений, которое, несмотря на неудачный выбор названия, было вторым по значению после военного министерства. С 4‑го апреля (позднее я перечислю эти выступления масс) департаменты пришли в волнение. Помимо Марселя, частично разоруженного, национальные гвардейцы были вооружены повсюду. В центре, на востоке, западе и юге легко могли совершаться отвлекающие действия, занимались вокзалы, а подкрепления и артиллерия, предназначавшиеся для Версаля, задерживались.