«Рассмотри же эту область на высотах, примыкающую к Душе, — область еще более божественную, чем она, хотя и она сама божественна, область, после которой и от которой существует Душа. И действительно, будучи такой реальностью, каковой её показало наше рассуждение, Душа, однако, есть неизменный образ Ума. Как Логос произнесенный есть логос того, что внутри, так и она есть логос Ума, и во всей своей полноте является энергией, или [что то же самое] исходит в качестве жизни, чтобы произвести сущность некоей другой реальности подобно огню, который, с одной стороны, есть жар, присущий ему самому, а с другой стороны — тот жар, который он распространяет вокруг себя» (V 1, 3,4).
А вот интерпретация Кирилла. Даже здесь Плотин говорит, что Душа есть образ Ума и что она подобна слову (логосу), исходящему из мысли путем изнесения этого слова (логоса) вовне, так чтобы жизнь изошла вплоть до обеспечения существования также и других вещей, подобно теплу, источником которого является огонь. Однако даже платоники, хотя они и пользовались авторитетом среди греков, прибегали к неудовлетворительному примеру, поскольку только до этого предела возможно говорить о божественных реальностях: ведь они пребывают по ту сторону слова и превосходят ум любого человека.
Другая цитата из Плотина встречается ниже, в совсем ином контексте. Кирилл излагает, снабжая пространной трактовкой (VIII 925А–929В). вопрос о домостроительстве воплощения Сына и в заключение говорит следующее:
«Итак, Сын, восприняв от Девы Свое святейшее тело, явил Себя человеком, не утратив Свое бытие в качестве Бога и не удалив от Себя достоинство Своего величия: и, как было сказано. Он не претерпевает никакого изменения» [123].
Это говорит также Плотин (929С):
«И действительно, почему Ум должен был бы стремиться к изменению, коль скоро он имеет все в самом себе: и он даже не стремился бы к возрастанию, коль скоро он является совершеннейшим. И все, что в нем совершенно — совершенно для того, чтобы Ум был всеиело совершенен и не обладал ничем, что не таково — и в нем самом нет ничего, что он не охватил бы своей мыслью. Но Ум мыслит не потому, что он пребывает в поисках [чего–то], но потому что (всем] обладает — и его блаженство не есть нечто приобретенное, но есть нечто незыблемо вечное» (V I, 4, 12).
«Против Юлиана» является также одним из самых значительных христианских произведений в том, что касается возможности согласования с герметическими учениями: в этом позиция, занимаемая Кириллом, не отлична от соответствующей позиции Лактанция, которую мы разобрали ранее. Цитаты из герметических трактатов, по большей части, не совпадающие с теми, которые составляют «Герметический корпус», до нас дошедший, достаточно многочисленны и интересны.
Ощутимо важным и как свидетельство отношения Кирилла к учениям Трисмегиста, и как свидетельство существования некоего сборника герметических текстов, является то, что мы читаем в 141: «Но я полагаю, что нужно считать достойным рассмотрения и упоминания египтянина Гермеса, о котором говорят, что он носил также наименование “Трисмегист”, поскольку люди тех времен воздавали ему великие почести и, как это представляется некоторым, отождествляли его с тем, кто, согласно мифу, был рожден от Зевса и Майи. Итак, этот Гермес Египетский, хотя он и был учредителем определенных обрядов и всегда проживал рядом с храмами идолов, придерживался, как это явствует, тех же самых учений, что и Моисей, пусть и не в абсолютно правильном и безупречном виде, однако, во всяком случае, частично; но даже из этого он извлекал пользу».
Что значит это утверждение? Это прояснится для нас, если мы будем иметь в виду один из лидирующих мотивов апологетики Кирилла, проницающий все его произведения и особенно первые две книги. Мы говорили ранее, что в заключительной части I книги (гл. 50) Кирилл считает, что греки формулировали абсурдные гипотезы, когда они выдвигали собственные учения, но что они хоть и немного, но приближались к истине, когда они пытались искать её там, где они могли её найти, то есть если и не в Законе Моисеевом, то по меньшей мере в Египте, где оставались следы учения Моисея, ставшего знаменитым благодаря своей мудрости среди всех египтян. А если говорить более конкретно, два философа, основополагающих для греческой культуры, а именно Пифагор и Платон, усвоили непосредственно в Египте, где они побывали, те учения, которые оставил там после себя Моисей.
123
Это одно из слабых место христологии Кирилла, поскольку речь может идти лишь о неизменяемости божественной природы Сына, в то время как по ипостаси Сын становится тем, чем Он прежде не был (IV Вселенский собор). — Прим. М. А.