Джон Пенденнис, эсквайр, "в прошлом выдающийся врач в Бате, а затем видный мировой судья, милостивый помещик и жертвователь на многие благотворительные и общественные нужды в этой округе и во всем графстве", удостоился, по словам пономаря, самых пышных похорон, какие видели в монастырской церкви Клеверинг Сент-Мэри с тех пор, как здесь был погребен сэр Роджер Клеверинг. Над фамильной скамьей в церкви прибили красивую мраморную доску, с которой взята вышеприведенная надпись. На ней и теперь еще виден герб Пенденнисов — орел, глядящий на солнце, и девиз: "Nec tenui penna" [4]. Пастор Портмен в воскресной своей проповеди очень красиво и трогательно назвал покойного "наш дорогой, преставившийся брат", и на престол взошел его наследник Артур Пенденнис.
Глава III,
в которой Пенденнис еще очень, очень молод
Артур, как мы уже сказали, вступил на престол шестнадцати лет; фигурой он был (ибо художник, которому предстоит иллюстрировать эту книгу, с портретами справляется неважно и ему нипочем не изобразить моего друга), фигурой он был, по словам своих товарищей, коротышка, а по словам своей мамаши — складненький. Волосы у него были здорового каштанового цвета, на солнце отливавшего золотом; лицо круглое, румяное, веснушчатое и приветливое; бачки — определенно рыжеватые; короче говоря, не будучи красавцем, он глядел на вас так открыто, добродушно и ласково и так весело смеялся своими честными синими глазами, что становилось понятно, почему миссис Пенденние считала, будто им должно гордиться все графство. В шестнадцать лет он был пяти с половиной футов ростом, а к восемнадцати вырос до пяти футов и восьми дюймов, на каковой высоте и остановился. Но мать не уставала этому дивиться. Он был на три дюйма выше своего отца. Возможно ли такое — на три дюйма перерасти мистера Пенденниса!
Можете не сомневаться — в школу он больше не поехал; тамошняя дисциплина была ему не по душе, дома он себя чувствовал куда лучше. Вопрос этот подвергся обсуждению, и майор высказался в том смысле, что племяннику его следует возвратиться в школу. Почтенный доктор тоже заявил в своем письме, что для успеха в жизни Артуру необходимо основательно проштудировать греческих трагиков; но Пен ловко сумел внушить матери, что школа Серых монахов — опасное место, а некоторые мальчики там — буяны и очень распущенные, и робкая эта душа с перепугу согласилась оставить его дома.
Тогда майор Пенденнис предложил использовать свое знакомство с его королевским высочеством главнокомандующим, который был к нему очень расположен, и купить Пену офицерский чин в гвардейской пехоте. Сердце у Пена радостно забилось: ведь он, когда ездил в гости к дядюшке, слышал как-то в воскресенье военный оркестр перед Сент-Джеймским дворцом. Он своими глазами видел, как Том Рахитс, который в школе носил такую тесную курточку и панталоны, что старшие ученики просто не могли не поднимать его на смех, он видел, как этот самый Рахите, в алом с золотом мундире и высоченной медвежьей шапке, сгибался под тяжестью полкового знамени. Том узнал его и приветствовал покровительственным кивком. Том, этот щенок, которого он только в прошлой четверти; огрел по спине хоккейной клюшкой, — и вот он, пожалуйста, стоит посреди площади, отдавая честь флагу своего отечества, окруженный штыками, перевязями и алыми мундирами, и при оглушительных звуках труб и тарелок без стеснения беседует с верзилами-военными в эспаньолках и медалях за Ватерлоо. Чего бы не дал Пен, чтобы вступить в военную службу!
Но когда он изложил этот план своей матери, лицо Элен Пенденнис исказилось от тревоги и страха. Пусть другие с ней не согласны, сказала она, но, по ее мнению, стать профессиональным военным — это не по-христиански. Мистер Пенденнис никогда, никогда не разрешил бы сыну вступить в армию. Да и для нее это было бы страшным несчастьем. Пен скорее отрезал бы себе нос и уши, нежели преднамеренно сделал свою мать несчастной; по великодушию своему, он готов был подарить что угодно и кому угодно, а посему немедля преподнес в подарок матери свою мечту о красном мундире и эполетах.