— Давно ли Клеверинги в Лондоне? — спросил он. — Вы, Морган, встречали кого-нибудь из их людей?
— Сэр Фрэнсис рассчитал своего иностранца, сэр, — ответствовал мистер Морган, — и теперь взял в лакеи одного моего знакомого. Я и посоветовал ему туда обратиться. Вы, случаем, не помните Таулера, сэр? Такой высокий, рыжий, только волосы-то он красит. Служил дворецким у лорда Леванта, пока его милость не обанкротились. Для Таулера это не ахти какое место, сэр; ну, да бедным людям выбирать не приходится, — закончил Морган со слезой в голосе.
— Да, не повезло Таулеру, — усмехнулся майор. — Впрочем, и лорду Леванту тоже, хе-хе.
— Я знал, чем это кончится, сэр. И вам говорил, еще давно, в Михайлов день четыре года сравнялось. Это когда миледи заложила свои брильянты. Таулер и отвозил их к Добри — в двух кебах, а следом и столовое серебро, почитай, все туда уплыло. Вы небось помните, сэр, мы его видели на обеде у маркиза Стайна — на тарелках вензеля и герб Левантов, и сам же лорд Левант из них кушал… Прошу прощенья, сэр, я вас порезал?
Морган, занимавшийся в это время подбородком майора, стал ловко править бритву, не прерывая своего рассказа.
— Они сняли дом на Гровнер-Плейс, сэр, широко размахнулись. Леди Клеверинг решила три раза в неделю устраивать вечера, это не считая обедов. Да только ее доходы этого не выдержат — где там!
— Когда я гостил в Фэроксе, у нее был первоклассный повар, — сказал майор, проявив полное безучастие к судьбе доходов вдовы Амори.
— Как же, сэр, Мароблан его звали… Только Мароблан от них ушел.
Майор, на этот раз с искренним чувством, заметил, что это, черт возьми, большая потеря.
— Ох, и скандал получился с этим мусью Маробланом! — продолжал Морган. — На бале в Бэймуте он, нахал этакий, вызвал мистера Артура на дуэль, а мистер Артур совсем было нацелился вышвырнуть его в окно, и поделом бы ему было, да тут подоспел шевалье Стронг и прекратил заваруху… прошу прощения — дискуссию, сэр. Гонору у этих французских поваров — не дай бог, точно они настоящие джентльмены.
— Я слышал об этой ссоре, — сказал майор, — но ведь не из-за нее же Мироболан получил расчет?
— Нет, сэр, ту историю замяли, сэр, мистер Артур его простил, очень поступил благородно. А уволили его через мисс Амори, сэр. Эти французишки воображают, что все по ним с ума сходят, так он возьми да и залезь по плющу к ней под окошко, и уже хотел спрыгнуть в комнату, да тут его поймали. Вышел мистер Стронг, выкатили поливальную машину и ну его окатывать водой. Такая вышла история, сэр, — не дай бог.
— Вот наглец! Вы уж не хотите ли сказать, что она дала ему повод? вскричал майор, подметив в глазах мистера Моргана какое-то странное выражение.
Лицо лакея снова стало непроницаемым.
— Насчет этого не знаю, сэр. Откуда слугам знать такие вещи. Скорее всего, это со зла говорили. Чего не болтают о знатных семействах. Мароблан убрался и все свое добро увез, и сковородки, и клавесин — у него был клавесин, сэр, и он писал стишки по-французски, — снял квартиру в Клеверинге и все слонялся вокруг господского дома, а еще говорят, будто мадам Фрибсби, модистка, носила записочки мисс Амори, да я этому никогда не поверю. И не поверю, что он пробовал отравиться углем, это они все с мадам Фрибсби выдумали, а один раз его чуть не подстрелил сторож в парке.
Случилось так, что в тот же день майор занял позицию в просторной оконной нише клуба Бэя на Сент-Джеймсстрит часа в четыре пополудни, когда там обычно собирается с десяток таких почтенных старых щеголей (сейчас этот клуб вышел из моды, и большинство его членов — люди преклонного возраста, но во времена принца-регента эти старички собирались у того же окна, и тогда среди них числились самые прославленные денди нашей империи). Итак, майор Пенденнис стоял у окна и вдруг увидел, что по улице идет его племянник Артур со своим приятелем мистером Попджоем.
— Вон, поглядите, — говорил Попджой, — случалось вам пройти мимо Бэя в это время дня и не увидеть этой коллекции древностей? Прямо музей. Их бы отлить из воска и поставить у мадам Тюссо…
— Открыть новую комнату ужасов, — смеясь подхватил Пен.
— Комнату ужасов? А хорошо сказано, ей-богу! — вскричал Поп. — Они и вправду страшилища, кого ни возьми. Вон старик Блондель; вон мой дядюшка Крокус — второго такого старого грешника во всей Европе не сыщешь; а вон… э, кто-то стучит по стеклу и кивает нам.