Несколько справочников, разорванные листки рукописей, выдвинутые ящики, перья в чернильнице, еле видные строчки на промокательной бумаге, кусок сургуча, смятый, надкусанный, сломанный пополам, — все эти мелочи Пен, как всегда, невольно отметил, когда опустился в покинутое Джорджем кресло. На книжной полке, около старого Платона с гербом колледжа на корешке, зияло пустое место. Там стояла Библия, подарок Элен, вспомнил Пен. Значит, он взял ее с собой. Пен знал, почему его друг уехал. Милый, милый старина Джордж!
Он провел рукой по глазам. "Насколько же Джордж умнее, лучше, благороднее меня, — думал он. — Где еще найдешь такого друга, такое стойкое сердце! Где еще услышишь такой честный голос и добрый смех? Где увидишь такого подлинного джентльмена? Не удивительно, что она его полюбила. Храни его бог. Что я по сравнению с ним? Как ей было не полюбить его? Мы до гроба будем ей братьями, раз иного нам не суждено. Мы будем ее рыцарями, будем служить ей; а когда состаримся, расскажем, как мы ее любили. Милый, милый старина Джордж".
Спустившись к себе, Пен взглянул на почтовый ящик и только теперь заметил записку, адресованную знакомым почерком "А. П., эскв.", — как видно, Джордж бросил ее сюда, уходя.
"Милый Пен,
Когда ты соберешься завтракать, я буду уже на полпути домой. Рождество проведу в Саффолке или еще где-нибудь.
Я остаюсь при своем мнении относительно предмета, который мы вчера обсуждали, и считаю, что мое присутствие de trop [73].
Vale. Дж.
Передай от меня низкий поклон твоей кузине".
Итак, Джордж уехал, и уборщица миссис Фланаган безраздельно царила в его опустевшей квартире.
Пену, конечно, захотелось навестить дядюшку после их ссоры, а когда тот его не принял, он, естественно, зашел к леди Рокминстер, и старуха первым делом справилась о Синей Бороде и пожелала, чтобы он явился к ней обедать.
— Синяя Борода уехал, — сказал Пен и, достав из кармана записку бедного Джорджа, протянул ее Лоре, а та взглянула на записку, не взглянула на Пена и, вернув ему листок, вышла из комнаты. Оставшись наедине с леди Рокминстер, Пен принялся расхваливать Джорджа так красноречиво и с таким жаром, что старая леди только диву давалась. Ей еще не приходилось слышать, чтобы он так восторженно о ком-нибудь отзывался, и с присущей ей откровенностью она заявила, что не ожидала от него столь горячих чувств к кому бы то ни было.
Однажды на Ватерлоо-Плейс, по дороге в гостиницу, где жила Лора и куда Артур ежедневно ходил справляться о здоровье дядюшки, он увидел, как из знаменитого магазина братьев Мишур вышел один его старинный знакомый и направился к своей коляске, сопровождаемый подобострастным приказчиком с пакетами. Джентльмен этот был в глубоком трауре; в трауре была и коляска, и кучер, и лошадь. Весь выезд, а также низенький джентльмен, им владевший, как бы олицетворяли скорбь, не стесненную в средствах, покоящуюся на мягчайших рессорах и подушках.
— Эй, Фокер! Здорово, Фокер! — крикнул Пен (читатель, вероятно, тоже успел узнать его школьного товарища) и протянул руку наследнику покойного Джона Генри Фокера, владельцу Логвуда и другой недвижимости, главному пайщику прославленных пивоваренных заводов "Фокер и Кo".
В ответ на приветствие Артура к нему протянулась маленькая ручка в черной, как ночь, перчатке, над которой сверкала белизной широкая манжета. Другая ручка держала сафьяновый футляр, драгоценное содержимое которого мистер Фокер только что приобрел у братьев Мишур. Зоркие глаза и насмешливый ум тотчас подсказали Пену, с какой целью приезжал сюда мистер Фокер, и, вспомнив, как у Горация наследник выливает вино из отцовских чанов, он подумал, что человеческая природа одинакова и на Риджент-стрит и на Виа Сакра.
— Le Roi est mort. Vive le Roi! [74] — сказал Артур.