— Слушай, а пацифик в комнате ты… когда нарисовал? — спросил он, возвращаясь на кухню, увидел «бескультурие» и строго выговорил: — Сиф, ну что это такое? Ты офицер Лейб-гвардии или малолетний олух вроде наших гостей?
Сиф одним большим глотком влил остатки чая в себя и поставил опустевший чайник на стол, делая вид, что ничего и не было. Потом взял из вазочки овсяное печенье и немного невнятно оттого, что вгрызся в него, ответил на первый вопрос:
— В июне где-то нарисовал.
— Правда? — озадачился полковник. — В июне… Значит, я просто не обращал внимания… Точно, что-то у тебя там действительно было нарисовано.
— Пацифик. Ничего другого не рисовал, — пожал плечами Сиф. — И так краской полдня воняло.
— Понятно… — задумчиво кивнул Заболотин, постукивая пальцем по чашке, и сменил тему: — Ладно, уберёшь посуду?
— Ваша очередь, — возразил Сиф, не трогаясь с места.
— Не понял. А если это приказ старшего по званию? — скрыл своё удивление офицер.
— Приказы не обсуждают, — согласился мальчик с наигранно-тяжёлым вздохом. — Но вы же сами предложили убираться на кухне по очереди!
Заболотин покачал головой и принялся сгребать посуду в раковину. Сиф от греха подальше ретировался на это время в свою комнату.
Но вот перестала шуметь вода, стихло звяканье убираемых в шкаф чашек, и, на ходу развязывая фартук, через комнату прошёл к себе полковник. Требующий от Сифа порядка во всех мелочах, сам он то и дело оставлял фартук или хваталки в самых неожиданных местах, вроде кресла в кабинете или дверцы шкафа в большой комнате.
Сиф проводил своего командира внимательным взглядом, определяя настроение, дождался, пока Заболотин сядет за стол и включит свой компьютер, и только после этого вернулся на кухню.
— Я тут компьютер займу?! — крикнул хитрый офицерик в сторону кабинета, и ткнул локтём в кнопку на системном блоке.
Заболотин-Забольский что-то неразборчиво ответил, что Сиф истолковал, как согласие.
Он зажёг экран на стене, подождал, пока всё загрузится, лениво листая первую попавшуюся под руку книгу из той разномастной коллекции, что скопилась на столе, включил сетевой телефон и вызвал Кашу. Друг откликнулся почти сразу, но таким задумчивым голосом, будто его и вовсе здесь нет:
— Чего?
— Мог бы поздороваться, — Сиф с зевком потянулся и сел за стол, пододвинув к себе микрофон.
— Привет, — согласился Каша, по-прежнему думая о чём-то своём.
— Эй, што жа пощиделки беж меня? — в разговор ворвался весёлый, но совершенно неразборчивый голос Расты. — Нельжя даже на пять минут отойти расточки переплести!
Пока она говорила, речь стала разборчивее. Скорее всего, девочка завязала расточку и выпустила нитки изо рта. Но про пять минут Раста, конечно же, прихвастнула — даже с её сноровкой переплетение всех её расточек занимало несколько часов.
— Мы как раз тебя ждали, — поспешил заверить Сиф и, поймав краем глаза внимательный взгляд, оглянулся: в коридоре стоял полковник и слушал разговор.
— Ага, — подтвердил задумчивый Каша.
— Ну, раз ждали — тогда ладно, — великодушно произнесла Раста и тут же поинтересовалась: — Каша, почему у тебя голос такой отсутствующий?
— Я варю кашу, — отозвался Каша. — Мама опять ушла к деду, поэтому ужином занимаюсь я. А эти Кошмарики…
Раста хихикнула, Сиф пододвинул к себе томик стихов Гумилёва и принялся листать его без особой цели в ожидании, пока Каша перечислит все жалобы на своих «младших родственников», двойняшек Колю и Марфу с общим прозвищем «Кольмарики», что, видимо, было вольной интерпретацией слова «кальмар». Правда, Каша часто в этом прозвище менял «ль» на «ш», и получалось хоть и ласково, но обречённо — что поделаешь с дурными снами?..
Изредка поддакивая, Сиф вполуха выслушал, какие близняшки нехорошие, как они издеваются над старшим братом, пока мама не видит, и вообще, как же Каше не повезло.
— Они уже буянили, когда были в мамином животе. Пихались и спать ей не давали. С тех пор и не поменялись, только лезут теперь — ко мне, — подвёл обычный итог Каша. Сегодня он иссяк на удивление быстро, но Заболотин вернулся к себе в кабинет ещё раньше, потеряв интерес к разговору. Сиф поглядел ему вслед и недовольно подумал, что полковник слишком торопится делать выводы. Хоть бы раз поинтересовался, о чём речь пойдёт, когда друзья наболтаются о пустяках… Но нет, Заболотин-Забольский послушал пять минут шутки и расспросы о жизни и счёл, что ничего нового не услышит. А почему тогда именно на кухне скапливалась такая удивительная библиотека, он даже не задумывался. Сам читал попавшие на кухню книги, но никогда ни о чём не спрашивал.
Чтобы отвлечься от обиды на командира, Сиф поинтересовался у друзей:
— А кто-то математику на завтра делал?
— Сделаешь тут… Мне и кашу сварить, и мелких ею накормить, и спать вечером вовремя загнать… — немедленно принялся бурчать Каша. Всё-таки, жаловаться на Кольмариков он мог вечно.
Сиф вздохнул и снова уткнулся в книгу, листая тонкие, неровные страницы. Старое, советское «самоиздаиние», напечатанное на машинке и в самодельной обложке из картона.
… Когда Каша окончил перечисление жалоб, Раста шикнула на друзей и прислушалась к чему-то в своей квартире.
— О нет, — простонала она после нескольких секунд тишины, — деда сдержал своё обещание и притащил в гости целый батальон во главе с каким-то своим знакомым…
— Мотострелковый? В мотострелковом батальоне по штату около пятисот человек, так что ты уверена, что пришёл целый батальон? — выразил сомнение Сиф, хоть и не обладающий особенно цепкой памятью на цифры, но в том, что касалось армии, ориентирующийся неплохо. Он даже не поднял головы от книги: «заслышал знакомое слово», ляпнул и снова вернулся к стихам.
А те… словно поэт знал о том, что чувствует юный фельдфебель, даже общаясь с весёлыми «хипповыми» друзьями — всё равно чувствует…
… Забыли? — Нет! Ведь каждый час
Каким-то случаем прилежным
Туманит блеск спокойных глаз,
Напоминает им о прежнем.
— «Что с вами?» — «Так, нога болит».
— «Подагра?» — «Нет, сквозная рана». -
И сразу сердце защемит
Тоска по солнцу Туркестана…
Сиф глядел на жёлтые страницы с неровными строчками букв и не мог оторваться. Особенно — сегодня… В ушах звучали тоскливые песни Котомина — того самого Котяры, который одним своим видом напоминал о событиях шестилетней давности, — столь созвучные словам поэта.
… А если бы оторвался, заметил бы, как на мгновенье после его ответа «в сети» повисло напряжённое молчание.
— Молчи уж, Спец по мировому лиху. Я фигурально, — наконец отозвалась Раста, добавляя голосу легкомысленности, чтобы отвлечься от опасной темы. Мировым лихом звалась, понятное дело, война. — Я сейчас сбегаю, реверанс сделаю и вернусь.
Некоторое время друзья молчали, слушая, как от Расты доносятся громкие голоса, потом Расточка вернулась, шумно плюхнувшись в кресло и предсказала:
— Сейчас опять засядут на кухне и станут кушать и петь, причём отнюдь не про цветы или хотя бы лыжи у печки, — и, сама невольно возвращаясь к столь нелюбимой теме, пожаловалась: — Сам деда хоть и отслужил ещё давным-давно, но все знакомые по-прежнему с погонами…
— А ещё пить, — подсказал Каша.
— От службы много не побегаешь в нашей стране, всюду военные, — одновременно с ним подсказал Сиф. — Да и вообще, у тебя дед до сих пор… боевой. Я же видел.
Правда, мельком — Сиф редко появлялся у Расточки в гостях, если там был кто-то из взрослых.
Не выдержав такого «унисона», Раста хихикнула, очень задорно и заразно. Сделала глубокий вдох, чтобы что-то сказать, — и снова хихикнула.
— Нет уж, хорошо, что я девочка, — отхихикав, сообщила она. — Мне одного НВП — во как хватает. Выше крыши! Николай Палыч — такой зануда!
— Да ладно тебе, — заступился за учителя Сиф. — Вообще, Николай-волшебная палочка — он нормальный. И нас почти не дёргает! Просто предмет у него такой…
— И мозги набекрень повёрнуты, — вставил Каша. — Ты, Спец, может, и можешь всё это запомнить, но я — увольте! Мне это никогда не понадобится, и забивать себе голову этим военным бредом я не буду!