— Но ты хотя бы ненадолго? — спросила она, натягивая своё пальто под подбородок, как одеяло.
— Без понятия. Недели на две. У опекуна командировка, вот и берёт с собой, — пожал плечами Спец, отрывая, наконец, взгляд от часов. — А то куда я?
— Жа-алко, — огорчённо протянула Расточка и пояснила: — Я хотела с вами гулять побольше — так тепло ведь будет…
— Нагуляемся ещё, — вступил в разговор Каша, видя, что Спец не торопится отвечать. Тут, прерывая неуютную заминку, прозвенел звонок, и холл быстро наполнился школьниками, часть из которых устремилась к трём друзьям.
— Надо было сваливать раньше, — резюмировал Каша, пока Раста в сотый раз отвечала, что рука почти не болит, домой она пойдёт, а Каша со Спецом — с нею, а Виктор Львович отпустил. Вопросы задавали в различных вариациях и комбинациях, но суть была на редкость скучно-одинакова.
— За чем же дело стало? Свалили сейчас, — сделал встречное предложение Спец, оживая обратно. Вернулся из своих мыслей в грешный мир и попытался здесь задержаться, ухватившись за разговор.
Но когда они вышли из школы, до дома Расты им показалось идти так неимоверно долго и скучно, что девочка сама первая предложила:
— А пойдёмте к прудам!
Оба друга, убедившись, что с Расточкой почти всё в порядке, охотно поддержали идею и немедленно свернули в извилистый и грязный по весне гаражный лабиринт, чтобы срезать дорогу. До прудов шли молча, изредка обмениваясь двумя-тремя короткими фразами ни о чём, но на месте, когда они стояли на берегу заросшего по отмели камышом и рогозом водоёма и подставляли лица ветру, их словно прорвало. Говорили обо всём сразу: о школе и о прогнозе погоды, о проходящих людях, о братьях Расточки, о планах на лето. Ветер принёс редкий в городе, почти не ощутимый запах свободы. Свобода переполняла всех троих и проливалась через край — на проходящих мимо людей, на сухой камыш, в котором шелестел ветер, на идущую крупной рябью воду… Это было само существо беспечной троицы друзей — свобода. Пусть не навсегда, пусть всего на пару минут — потом они вернутся в обычную жизнь, но всё же, всё же…
Тройка пёстро одетых беспечно смеющихся ребят привлекала свою долю внимания. Рослый Каша с буйной гривой до плеч. Раста, чьи расточки сверкали в тёмных прядях вплетёнными в них бусинками. Спец, которого она толкала в бок здоровой рукой, — невысокий, лохматый, в яркой рубашке и тёртых широких джинсах, которые с него не сваливались только чудом и благодаря широкому ремню.
Откуда-то, словно из-под земли, появилась ярко накрашенная женщина с микрофоном наперевес и глазами, словно сквозь прицел: стрельк-стрельк по сторонам. Нацелилась и торопливо, прямо по траве, зашагала к ребятам, вколачивая острые каблучки своих «шпилек» в землю. За женщиной тащился унылый детина с огромной камерой на одном плече и сумкой на другом, с покорностью идущего в поводу большого усталого мерина.
Раста скосила глаза на Спеца: тот отвернулся от приближающейся женщины, стараясь справиться с застывшим на лице угрюмым, незнакомым Расточке выражением. Девочка пихнула здоровой рукой друга в бок, и тот кисло улыбнулся в ответ, но пояснять ничего не стал.
— Добрый день, в эфире по-прежнему наша дневная программа «Эхо мнений», — подскочив к ребятам, затараторила заученный текст женщина, сверкая улыбкой в камеру унылого детины. У того вид был такой, будто он уже третий день без отдыха таскает камеру, сумку и микрофоны по парку, не имея возможности даже сесть на лавочку, перекусить сосиской в тесте или хотя бы минералки хлебнуть. Но он не возмущался, смиренно подпирая штатив камеры.
— Сейчас мы спросим у этих приятных молодых людей, прежде всего, кто они такие, нужно же представиться! — продолжила тарахтеть женщина, загораживая собой микрофон от ветра. Мужчине с камерой пришлось передвинуться, чтобы снова уместить в кадре все лица.
— Кто вы такие, ребята? — женщина сунула микрофон под нос Расте. Та слегка растерялась, но быстро взяла себя в руки, весело подмигнув прямо в камеру:
— А мы, господа хорошие, хиппи! — она встряхнула волосами, откидывая пряди от лица.
— А разве хиппи не… хм, исчезли? — сделала удивлённое лицо женщина, старательно занимая центральную позицию в кадре. Оператор, здраво рассудив, что зрители видят это лицо каждый день и хотят чего-то новенького, осторожно и незаметно перевёл камеру так, чтобы крупным планом была Раста.
— Ничего мы не вымерли! — весело возразил Каша, заглядывая в камеру. Он тоже обладал колоритной и яркой внешностью, поэтому оператор не возражал, хотя Расточка ему нравилась больше.
— Мы как грибы: олдовые, старые, то есть, хиппи исчезли, а мы заново выросли! — пояснила Раста, счастливо улыбаясь. «Если ты горишь, хочется, чтобы остальные зажглись от тебя», — вот и ей хотелось, чтобы ей улыбнулись в ответ.
— Тогда, дорогие хиппи, расскажите для наших зрителей, — стараясь вновь завладеть вниманием аудитории, заговорила корреспондентка, — в чём ваше счастье?
— Наше счастье? — Раста переглянулась с друзьями, подставила лицо и ветру и честно ответила, жмурясь от удовольствия: — Наше счастье — наша свобода! А наша свобода — в нас самих!
— Свобода? — озадачилась корреспондентка. Ей хотелось чего-нибудь поконкретнее или, ещё лучше, поскандальнее. Особенно от хиппи — под этим словом, правда, обычно объединяли любых «неформалов», а не только юных и ещё только разбирающихся в собственном движении «детей цветов». Но она мужественно принялась развивать тему: — То есть, хиппи по-прежнему выступают за мир без границ и законов?
— Мы не выступаем. Мы живём, — поправил Каша неожиданно серьёзно, вздохнул и объяснил, со своим непередаваемым пафосом в глазах: — Свобода — это… когда ветер подхватывает тебя и кружит, как сорванный с ветки лист. Когда природа вокруг тебя не тяготится присутствием человека, а человек не заставляет её приносить ему выгоду! Свобода — это когда ты счастлив просто оттого, что ты и твои друзья есть на земле, оттого, что ты можешь сделать мир вокруг чуточку прекраснее…
Каша не стремился к патетике. Он просто так говорил — и так верил. На самом деле. «На полном серьёзе». Если Спец просто любил говорить «по-книжному», вполне осознанно, то Каша — он так просто жил.
Вокруг друзей плескался ветер, который принёс им запах свободы. Счастье, обычное счастье четырнадцатилетних подростков, отражалось в пруду, в небе, в проходящих мимо или останавливающихся из любопытства людях, в усталом операторе с камерой. Раста, Каша, даже Спец улыбались, смеялись, что-то поясняли, с упоением вдыхая щекочущий где-то под сердцем запах свободы.
Когда корреспондентка унеслась дальше разыскивать «эхо мнений разных людей» о том, в чём же счастье, на ходу воюя с поставившем ультиматум «Или сейчас заворачиваем перекусить, или я ничего не снимаю» оператором, Раста звонко рассмеялась, схватила Спеца за руку и закружилась с ним, второй рукой подхватив под локоть Кашу.
— Мне хорошо, хорошо! — проговорила она сквозь смех, потом вдруг притормозила и, посерьёзнев, взглянула на Спеца: — Эй, ты чего?
— Чего я? — с излишним недоумением спросил Спец, и Раста не поверила, что он не понял, о чём речь.
— Ты такой… напряжённый. Что случилось? — девочка попыталась поймать его взгляд — всё-таки, друг был её немножко ниже, — но не смогла: Спец уткнул взгляд в свои часы.
— Не люблю… корреспондентов, — поморщился он, вспоминая что-то. Раста могла только догадываться, что воспоминания эти много раньше их знакомства.
— Среди них слишком мало людей. Всё пираньи с хищными улыбками до ушей да стервятники-перелётки… — чуть слышно пробормотал Спец, словно надеясь, что Раста ничего не услышит, не поймёт, не обратит внимание. Но она услышала, обратила внимание, поняла. Поняла, что Спеца надо срочно вытаскивать из пучин воспоминаний, куда он так старательно себя загоняет. Сказано — сделано:
— Всё, забыли! — решительно заявила девочка. — Пойдёмте куда-нибудь. Здесь слишком людно.
Она потащила приятелей вперёд по тропинке, чувствуя себя толкачом баржи: маленьким, беленьким, упрямым и похожим формой на какой-то ботинок. Толкач старательно буксировал две своих «баржи» вперёд, к той части пруда, где тот вытягивался в недлинную речку, протискивался под узким круглым мостом и снова разливался. В Сетуньском парке можно было найти множества укромных уголков, поэтому Раста не сосредотачивалась на цели, тропинка сама ложилась под ноги.