Компании поравнялись и остановились у скамеечки, словно у госграницы, разглядывая друг друга. Улыбались, слегка удивлённо и недоверчиво.
— Хотите? — хриплая девушка с предупреждающим окружающих прозвищем «Креза» протянула Расте пачку сигарет. От Крезы несло не привычно-табачным запахом, а чем-то сладковатым, в чём Раста, обмерев, признала то, что в среде хиппи звалось невинным, бытовым словом «укроп».
Младшие, «местные» ребята неуверенно замерли. Уже не в первый раз они попадали в такую дурацкую ситуацию, когда совершенно не хочется выглядеть маленьким примерным ребёночком, но ради этого курить…
Первым сориентировался Спец:
— Нам сейчас проблемы не нужны, — он указал подбородком на идущего мимо полицейского. Очень вовремя идущего, на взгляд Расты. Тот, молодцеватый унтер лет двадцати пяти, покосился на разномастную компанию, повернулся было к ним, но те сориентировались быстро, и сигареты как по мановению волшебной палочки исчезли. Прямо-таки растворились в воздухе. Унтер некоторое время задумчиво глядел на хиппи, но потом повернулся и пошёл дальше. Подумаешь, дети в парке.
— Андерстэ-энд, — Креза незаметно выкинула окурок в мусорку у скамейки. Нежелание иметь прямо сейчас проблемы она понимала лучше, чем нежелание курить. — А мы вот, гуляем тут. Хорошие здесь лужи. Все пиплы такие тихие, культурные, никто не возникает на тему поведения… И, главное, полицаи над душой не стоят, не принюхиваются и не бегают за тобой, как навязчивые ухажёры…
— Слушай, Креза, ты с поведением тут всё-таки поаккуратнее, а? — тут же напрягся Спец, которого, как знала Расточка, дико раздражали — без объяснений — запах «укропа» и вообще сама идея его «покурить» у кого бы то ни было. — Вы свалите и всё, а нам-то здесь ещё гулять и гулять. И нам не нужно, чтобы на нас орали только за то, что мы хиппи, и требовали родителей за одну длину волос.
Ну, последнее ему не грозило. Ни родителей, ни «хипарской» гривы у него не было.
— Ты чего лезешь-то? Никто орать не будет. У вас тут слишком культурные пиплы. Эта, как её, интеллигенция, — тут же выдвинулся к Крезе Гав. Проницательная Расточка тут же поняла, что очередной эпизод драматического мексиканского сериала «Весеннее обострение кошачьей любви у Крезы» не за горами — похоже, на сей раз вторым действующим лицом предстоит стать именно Гаву.
— Расслабься, малыш Спец. Покури, распахни сознание навстречу добру и счастью…
А ведь Гав прекрасно знал, что из троих «сетуньских» хиппи Спец был самым непримиримым противником «травы».
— Знаешь, мне хватает своего сознания, — Спец явно и старательно сдерживался, чтобы не превратить встречу в драку.
— Пойдёмте куда-нибудь! — тут же пришла ему на помощь Расточка. — А то чего торчим на дорожке, людям мешаем…
Гав и Спец обменялись многообещающими взглядами и отвернулись друг от друга.
— Ну, пойдёмте, — тихо сказал Костяник, до этого момента молчащий.
— А Кай с Гердой где? — чтобы развить успех, попыталась сменить тему Раста, когда они всей компанией отправились на берег пруда.
— Кай работает, Герда к родителям своим поехала, — пожал плечами Костяник. Четвёртый человек из их компании — долговязый парень по прозвищу Студент — шёл вообще молча. Звали его Студентом, хотя вступительный экзамен в геологический он завалил, до сих пор, просто за один факт, что он так рвался поступать в институт.
— А Кима?
— Не знаю, — Костяник покосился на Студента, сосредоточенно пыхтящего сигаретой. — Давно её не видел…
Раста погрустнела — с Кимой они были подругами, с самого-самого начала, когда Надя только появилась на Арбате. Вздохнула и обеспокоенно сказала:
— Надеюсь, с ней ничего не случилось…
— Да что с ней случится, это же Кима, — Костяник улыбнулся и покровительственно положил ей на плечо ладонь. Каше и Спецу одновременно почему-то сразу захотелось взять Расту под руку, из-за чего Костяник был старательно оттёрт в сторону. Переглянувшись с некоторым удивлением, ребята так и пошли, словно охраняя Надю, которая только хихикнула. Пока мальчишки не вздумали охранять её друг от друга — она не собиралась вмешиваться. Да и вообще, в глубине души Расточка понимала, что ей… приятно. И самую капельку захватывает дух, и где-то под рёбрами становится тепло-тепло. А когда она сталкивалась со Спецом или Кашей плечами, то даже горячо — и от этого ёкало сердце.
Устроившись всей большой компанией на склоне берега, хиппи побросали на землю куртки и кофты и устроились на них, глядя, как чуть ниже, почти под ногами плещется вода. Некоторое время было тихо — и даже мирно. Потом Костяник дотянулся до своей гитары и задумчиво провёл по струнам рукой. Гитара отозвалась ровным строем — по крайней мере, на слух Расточки.
Все, как один, повернулись к певцу.
— Сы… сыграй, а… — озвучил общую просьбу Студент.
— Что сыграть?
— Не зы… знаю, — Студент, стесняющийся того, что он заикается, уставился на плывущую по пруду утку и снова намертво замолчал.
— Ну даже не зна-аю… — задумчиво протянул Костяник и вдруг с лукавством скандинавского бога Локи взглянул на Расточку. — Разве что… — он напел что-то про себя, сыграл три-четыре аккорды и улыбнулся: — Разве что экспромтом сочинить что-нибудь…
Он помолчал для пущей торжественности, подождал, пока все замолкнут, и запел своим сильным, колдовским голосом, и, хотя пел он явную чушь, остальные замерли, слушая:
— В лунных лучах стою под балконом,
О, донна, без вас мне темно… — он лукаво взглянул на Расточку, хотя, правда, ту больше занимало то, что Каша щекочет ей шею травинкой. Нет, песню она слушала и взгляд чувствовала, но…
— Быть может, достал вас за эту неделю,
Но сердце сгорает огнём! — не сдавался Костяник, судя по паузам — сочиняя песню на ходу: — И, э-э… пока лунный свет задремать вам мешает,
На этой трагично-пафосной ноте, торжественно сыграв ещё пару аккордов, Костяник замолчал. Потом поглядел на Расточку и сделал печальный вывод:
— Ну вот, я им серенады на ходу сочиняю, а они — человека убить пытаются.
Расточка на секунду отвлеклась от попыток отобрать у Каши травинку — что уже привело к обычной куче-мале из всех троих друзей — и удивлённо отозвалась:
— Да не убиваю я его…
И только потом сообразила, что, выходит, серенада посвящалась ей.
Куча-мала распалась. Каша и Спец переглянулись и, не сговариваясь, подняли взгляд на Костяника, безмолвно требуя объяснений.
Музыкант молчал, но губы у него смеялись.
— Ко-ость… Спой лучше что-нибудь мирное. Про пацифики, — посоветовал Спец подозрительно дружелюбным голосом.
— Чего тебе мирного спеть, маленький спец по большой забольской войне? — усмехнулся Костяник, сорвал растущую под рукой ромашку и, пользуясь тем, что Спец после его слов о чём-то надолго задумался, протянул цветок Расточке. Та фыркнула, но цветок взяла.
— Спой про серый город, — попросил, наконец, Спец тихо и сипло. — И про детей цветов, — кажется, он даже забыл, что минуту назад сгорал от ревности и пытался испепелить Костяника взглядом.
Он и сам иногда не мог объяснить, почему ему так нравилась эта песенка. Костяник хмыкнул и ничего не сказал, только провёл тихонько по струнам, взяв первый аккорд.
— А может, — раздался мурлычащий, вкрадчивый голос Крезы, — лучше про любовь?
— Отвали, — попросил Спец, не выдержав. Испортить такой момент!..
— Эй, эй, — вмешался Гав. Пока Креза молчала — он был спокоен и в целом доволен ситуацией, но когда она снова начала откровенно заглядываться на «малыша Спеца», а тот — резко ей отвечать, Гав счёл своим долгом вмешаться: — Чего ты к Крейзи цепляешься?! Ты не один здесь, чтобы решать, чего слушать!