Офицер, неловко прихрамывая, подошёл к нему и присел на одно колено рядом, крепко обняв, оградив руками. От куртки несло порохом и немного — кровью.
— Ты не убил, не убил, не переживай, — он обхватил мальчишку, словно желая спрятать от всего страшного горелого мира, которым правила война. — Всё позади, малыш. Мы живы.
— Ты броник тогда мне отдал, — всхлипывал мальчик, давясь слезами. — И потом закрывал всегда. А я-а… — и глухо заревел, уткнувшись в пахнущее потом и гарью плечо.
— Сивка ты мой бурка, вещая каурка, — офицер рукавом вытер ему слезы, отчего лицо пацана стало ещё более чумазым. — Индеец. Ну-ну, пошли, убираемся отсюда и догоняем наших. Ты ведь останешься?
Мальчик судорожно кивнул, ощутив вдруг пьянящее чувство, как к нему возвращается жизнь. Ждать смерти было слишком страшно, особенно если умереть предстояло от собственного выстрела.
Брошенный автомат с пустым магазином так и остался валяться среди бетонной крошки в безымянным дворе. Ни мужчина, ни мальчик не вспомнили о нём. Сивка, конечно, потом нашёл себе новый «ствол», но никогда, даже в шутку, даже на предохранителе, не направлял в капитана. На его капитана — потому что теперь мальчик твёрдо решил остаться с ротой.
Ведь больше не было необходимости делать тот самый выбор.
Ведь перемены бывают — но они не ко злу ведут. Когда рядом твой капитан — зла быть не может, ты отчаянно веришь в это.
Может, ты и не хотел никогда принимать на себя долг солдата, ненавидел само это слово… Но, может, солдат — это всего лишь тот, кто защищает тебя? А ты просто в своё время ничего не понял? И теперь этот долг не кажется таким страшным и ненавистным. И со?ит перемен.
Сиф глядел в иллюминатор до самого последнего момента, когда уже ничего нельзя было увидеть за зданиями аэропорта. Только тогда мальчик спохватился, очнулся от своих мыслей и вопросительно взглянул на полковника.
— Оправь рубашку, — добро усмехнулся тот. — Фуражку не забудь. Погоны поправь… Ну вот, теперь даже на офицера похож. Пошли.
Заболотин-Забольский приблизился к Великому князю и встал ровно в шаге от него, за правым плечом. Сиф занял привычное место рядом с полковником, Краюхи застыли с двух сторон со спокойными и доброжелательными лицами. Советник, секретарь и Алёна оказались бесцеремонно оттеснены назад.
— Только не делай зверских физиономий, когда увидишь, сколько нас поджидает репортёров, — предупредил ординарца Заболотин.
— Ваше высокородие, ну что вы как с маленьким ребенком, — обиделся Сиф. — Можно подумать, я не знаю, как себя вести, — а сам чуть подвинулся, словно прячась за спиной командира.
Заболотин улыбнулся и не ответил, потому что открылась дверь и опустился трап. Сиф вдруг ощутил, что Москва осталась далеко-далеко. Привычный и добрый город сменился чужой — уже чужой — землёй, и перемена страшила. Ох, если бы можно было закрыть глаза и не смотреть на всё это…
Но всё уже неотвратимо начало меняться — и там, в Москве, и здесь, и уже нельзя было остановить эти перемены — только принять. И шагнуть на эту странную, чужую землю.
— Добро пожаловать, ваше императорское высочество, на земли Забола — верного друга Российской Империи! — с пафосом провозгласил президент, окруженный невзрачными людьми из «совершенно незаметной» охраны, пожимая руку Великому князю. Застрекотали фотоаппараты, засверкали вспышки. Краюхины слегка подрастеряли свою дружелюбность, внимательно прочёсывая взглядом толпу у трапа. Сиф еле заметно поморщился, стараясь не думать про репортёров. Спокойными были только Иосиф Кириллович и Заболотин-Забольский, с кажущейся безучастностью тоже скользнувший взглядом по толпе.
Алёна старалась остаться незамеченной и скромно стояла сзади. Шофёру нечего делать было в этой кутерьме, зачем она вообще сюда отправилась? Зачем сменила привычную и наверняка любимую машину на общество дипломатических мужей и людей охраны?
Зачем-то сменила, говорил её уверенный вид. Затем, что надо было. Впрочем, этот вопрос «Зачем?» можно было задать почти каждому из присутствующих. И все они твёрдо знали, что «Затем, что надо было». Ты можешь не любить перемены, но долг всё равно поставишь выше этого — таков был принцип каждого: секретаря и советника, Заболотина, Сифа… И самого Великого князя, быть может, тоже.
Не любишь перемены. Но ведь — надо. Всегда. Как бы ни хотелось остаться в прошлом — оно уже прошлое, и перемены надо принимать.
… Чтобы не повторилось.
И Сиф почему-то улыбнулся.
После конца
(Вместо эпилога — за 200* год)
Гул
Северного ветра и волн
Перетолок в ступе явь и сон,
Где
Встреча у последней черты
Вышла в зачёт… А что потом?
Это место было похоже на заброшенную стройку: та же бетонная крошка, скрипящая под ногами, те же раскиданные блоки, застывший в безлюдье дом — словно из альбома по черчению, в разрезе. Лестница, уходящая в никуда. Этаж, обрывающийся пропастью. Слепые оконные проёмы. Почти как на стройке…
Но стройка — это всегда обещание чего-то большего, будущего. А здесь не стройка.
Привычная картина — разбомбленный дом. В квартирах, когда-то тихих и уютных, гуляет холодный осенний ветер, поднимая чёрные хлопья сажи. Вокруг дома — воронки от взрывов. Спёкшаяся земля и вздыбившийся бетон.
Всё это краем сознания отмечал офицер, пробирающийся мимо домов. Такая картина уже давно не удивляла, хоть и вызывала где-то в глубине души сюрреалистичное чувство отвращения. И руки сами собой ложились на автомат: в этом городе отовсюду ждёшь засады. Особенно когда вас всего двое, а нога наливается ноющей, холодной болью. Офицер нахмурился, вслушиваясь в окружающие звуки, но пока всё было тихо, если не считать отдалённой перестрелки, отчего по неволе уходил из крови адреналин, даже если разум кричал, что идти здесь вдвоём, к тому же, когда автомат на двоих только один, — опасно.
— Где застрял, Сивка?! — окрикнул на всякий случай офицер через плечо. Судя по погонам, он носил звание капитана российской армии. На нарукавной нашивке под гербом значилось короткое «УБОН» — ударный батальон особого назначения. Не дождавшись ответа, капитан снова нетерпеливо оглянулся и остановился: — Ну?
— Тут я, — коротко отозвался его спутник, догоняя. Помимо воли обернулся, бросая взгляд в сторону двора, где остался лежать его автомат. В первый момент ни он, ни капитан об автомате не вспоминали. А сейчас… Не возвращаться же.
Без автомата Сивка чувствовал себя неуютно и озирался исподлобья, ожидая очередной засады. В общем-то, Сивка всегда ждал от жизни подвоха. А жизнь, в свою очередь, не скупилась на тычки и пинки. Может, именно оттого, что их ждали.
Споткнувшись о торчащую из земли гнутую арматуру, капитан вполголоса выругался, потирая взвывшую болью ногу. Перевёл дыхание — незаметно, чтобы спутник не обратил внимания, и заставил себя идти дальше. Сивка шёл рядом, изредка поднимая на капитана глаза. Происходящее казалось Сивке неестественно-реальным — до страха, сворачивающего нутро в тугой узел. Воспоминания неприятно царапали мысли, не оставляя возможности забыться.
Сбоку, за полуразрушенным домом, слышались редкие выстрелы.
— Наши, — прислушавшись, резюмировал офицер. — Надеюсь, нас с тобой ещё не похоронили мысленно. А то обидно было бы, возвращаешься — а все слёзы по тебе уже пролиты.
Сивка на реплику своего капитана промолчал — в словах ему чудился намёк, а намёки он не любил.
Офицер искоса поглядел на спутника и тоже замолчал. Вокруг было пустынно, и не верилось, что за несколькими домами всё ещё стреляют. Впрочем, всё реже и реже.
Капитан прокрутил в голове весь ход боя, который застал, и впервые пожалел, что батальон разделился, и здесь только две роты. Полным числом воевать было бы сподручнее. Ладно, вот подтянутся «Встречающие» — и подразделение двинется в темпе, дабы не отставать от дат, проставленных в приказе. А там и обратно сольётся батальон в единый, сильный организм… УБОНцы меньше других частей войск привыкли действовать большими подразделениями, но, всё же, батальон — сильнее двух отдельных рот, с этим не поспоришь.