При таких обстоятельствах Софья сама решилась отправиться в лавру; однако в селе Воздвиженском, в 10 верстах от монастыря, ее остановил комнатный стольник Бутурлин, объявив волю государя, чтобы она в монастырь не ходила. «Конечно, пойду», – отвечала она с гневом; но вскоре прибыл из лавры боярин князь Троекуров и объявил, что в случае прихода ее в лавру «с нею поступлено будет нечестно».
Тотчас же после возвращения Софьи в Москву туда прибыл из Троицы полковник Нечаев с требованием от имени царя выдачи Шакловитого, Медведева и других лиц, приближенных Софье. Медведев спасся бегством к польской границе; другие спрятались в самой Москве; для бегства Шакловитого были сделаны некоторые приготовления: у заднего крыльца Кремлевского дворца для него стояла оседланная лошадь, у Новодевичьего монастыря находился наготове экипаж. Однако он не решился бежать, опасаясь, что стрельцы остановят его. Василий Васильевич Голицын, упав духом, удалился на время в одно из своих подмосковных имений. И при дворе, и вообще в столице распространилось уныние. Стрельцы казались склонными перейти на сторону Петра. Гордон 1 сентября сам видел около Кремля многих стрельцов, наблюдавших за тем, чтобы не сбежали главные противники Петра. Требование выдачи Шакловитого, как рассказывает Гордон, произвело сильное впечатление: народ был поражен; большинство, по словам Гордона, решило оставаться спокойным и ждать, чем кончится дело.
Одна Софья действовала. То она принимала у себя стрельцов, то говорила с толпой народа, объясняя всем подробно положение дела и стараясь привлечь всех на свою сторону. Гордон, следивший за всем этим, удивлялся ее бодрости, неутомимости и красноречию. Она выставляла на вид, что вся распря ее с братом была лишь следствием коварства клевретов Петра, желавших лишить жизни ее и царя Ивана, и умоляла присутствовавших не изменять ей. Когда приехал Нечаев, Софья в порыве гнева приказала отрубить ему голову, но затем изменила свое решение, и Нечаев остался в живых.
Обе враждебные партии решились обратиться к народу. Шакловитый написал манифест, в котором говорилось о причинах раздора и обвинялись Нарышкины в крамоле против царя Ивана. Этот манифест остался лишь в проекте. Зато Петр, не упоминая о распре с сестрой, обратился к городам и областям с призывом о доставлении денег и съестных припасов в Троицкую лавру. Московское правительство, со своей стороны, запретило всем и каждому возить деньги и припасы в Троицу, требуя, чтобы все это, как и прежде, доставлялось в Москву. Таким образом, можно было ожидать столкновения враждовавших между собой партий, тем более что стрельцы, находившиеся в Троице, предлагали свои услуги вооруженной рукой привлечь к суду находившихся в Москве противников царя. Благодаря умеренности советников Петра кровопролития не произошло.
Тем временем шла переписка между родственниками, князьями Борисом и Василием Голицыными. Князь Борис писал, чтобы двоюродный брат приехал в лавру и этим заслужил расположение царя Петра; князь Василий уговаривал Бориса, чтобы тот старался примирить обе стороны. Несчастный друг Софьи медлил с решением и пока оставался в Москве.
Софья все еще располагала значительными средствами. Иноземцы-офицеры, игравшие весьма важную роль в войске, все еще находились в Москве. Между ними были люди, которые, как, например, Гордон, занимали видное место в обществе: к ним Петр пока еще не обращался. Однако им становилось чрезвычайно неловко. Они были в недоумении, отправиться ли к Петру или оставаться в Москве. 1 сентября распространился слух, что Гордон получил из Троицы особое послание; однако этот слух оказался неосновательным. Гордон начал считать свое положение довольно опасным, и поэтому, когда 2 сентября некоторые лица из Немецкой слободы отправились к Троице, он поручил одному из этих лиц доложить царю, что иноземцы вообще не идут к Троице только потому, что не знают, будет ли ему приятен их приход. «Все соединились к ускорению важной перемены», – говорил Гордон в своем дневнике в это время, и действительно развязка приближалась.
Гравюра Иоллана Ф.
Отроки Иван и Петр в царской одежде.
1685 г.
4 сентября в Немецкой слободе появилась царская грамота, в которой Петр приказывал всем иностранным генералам, полковникам и офицерам в полном вооружении и на конях отправиться к Троице. Решиться было нетрудно. Однако Гордон, намереваясь исполнить желание царя, считал своим долгом сообщить об этом Голицыну. Последний был сильно смущен, но не считал удобным или возможным препятствовать удалению иноземцев. Как скоро в Немецкой слободе узнали о решении Гордона, все тотчас же приготовились к отъезду в Троицкую лавру, где по прибытии были приняты царем весьма ласково. Гордон придает своему образу действий в настоящем случае большое значение. «Прибытие наше в Троицкий монастырь, – пишет он, – было решительным переломом; после того все начали высказываться громко в пользу младшего царя».