Принимая во внимание то немногое, что известно о языке этрусков, мы вынуждены рассматривать его как язык, совершенно изолированный, не находящий себе подобных ни в Италии, ни в других местах (некоторые исследователи, правда, поговаривают о его родстве с лидийским языком, но и этот последний слишком мало нам знаком для того, чтобы как-то помочь делу). В руках ученых не оказалось, стало быть, универсального инструмента — ключа, который так или иначе, но всегда с неизменным успехом, при всех важнейших дешифровках открывал доступ к тайнам, сокрытым в письменах. Таким ключом является знание того, какой именно язык был или мог быть родствен языку, подлежащему объяснению, или хотя бы простое предположение относительно этого языка. В руках Шампольона это был коптский язык, в руках Гротефенда — авестийский; Ганс Бауэр и Эдуард Дорм вооружились исходными предположениями из области общесемитского языкознания. Но даже и там, где тайна языка открывалась дешифровщикам внезапно, озаренная молнией догадки, как это было с индоевропейским языком клинописного хеттского у Грозного, с греческим языком кипрских надписей у Смита или крито-микенской письменностью у Вентриса, — даже и там этот ключ, раз уже попавший в руки исследователя, оказывал решающую помощь в продолжении и завершении работы.
Вот обо что до сих пор разбивались все старания, вот преграда, пробиться через которую не могут помочь исследователю ни имена богов и людей, ни должностные титулы и термины родства. Весь этот скудный лексический материал добыт главным образом комбинаторным и тем же «билингвовым» способом, то есть путем тщательного сравнения этрусских надписей с латинскими и греческими, сходными по содержанию, цели и прочим археологическим условиям. Здесь замыкается круг, из которого пока нет выхода.
Наиболее удивительным в нашей загадке является, как мы уже говорили, полное забвение в течение тысячелетий языка этрусков, населявших область в самом центре античного мира, а затем окончательно поглощенных народом и государством римлян. Сами римляне, столь любовно и бережно ухаживавшие за памятниками старины и с такой гордостью хранившие свидетельства своего прошлого, оберегали и высокопочитаемые ими духовные ценности своих учителей — этрусков. По достоверным данным, этрусская культура в Риме не угасала вплоть до падения западноримской империи в V веке; еще после 400 года в лагерях римских легионеров читали по-этрусски. И если этрусский язык потерян для нас, то вина за это лежит, прежде всего, на средневековых переписчиках, которые «принципиально» переписывали и оставляли потомкам в первую очередь латинские тексты, редко греческие, на все же прочие вообще не обращали внимания! Правда, если бы, к примеру, Меценат, влиятельный друг императора Августа и вошедший в пословицу покровитель великих поэтов Рима, сам происходивший из рода этрусских царей, уделял бы наследию своих отцов — языку предков — хотя бы половину от тех щедрот и внимания, какие доставались на долю римской поэзии и искусства, то, кто знает, может быть, для будущих поколений удалось бы спасти кое-что большее, чем самое поверхностное представление об этом языке. Во всяком случае, положение дел на сегодняшний день таково, что этрускология все еще томится страстным ожиданием момента, когда наконец ей удастся заполучить в свои руки именно ту самую желанную билингву — большую, двуязычную, латино-этрусскую надпись. Ведущий эксперт Римского университета по этрускологии Массимо Паллоттино говорил по этому поводу еще в 1956 году. «Открытие хотя бы одной-единственной подобной надписи оказало бы революционизирующее воздействие на исследования, проводимые во всех областях этрускологии; полученные в результате этого открытия столь важные для толкования текстов внешние данные, по всей вероятности, позволили бы раз и навсегда разрешить большую часть всего комплекса вопросов, накопившихся в течение столетий».
Рис. 184. Алфавит из Новилары, «древнесабельский», мессапский и сикульский алфавиты.
Рис. 185. Италийские алфавиты.