Покинув Брюнсбюттель, подлодка оказалась в родной стихии. Грусть прощания постепенно улетучилась. В Брюнсбюттеле надрывный вой сирены заставил некоторых матросов занервничать. Люди боялись, что лодка будет отозвана. Боевой дух был на высоте. Все очень радовались, что тяжелый и напряженный период обучения и изнурительные тренировки остались позади.
Театр военных действий и Атлантика были еще далеко. Но в этот момент у экипажа и в Северном море было достаточно работы. Гигантские ледяные глыбы не меньше фута толщиной, занесенные из Арктики, высовывались из воды прямо под носом у лодки. Они налетали на корпус, и эхо от удара разносилось по всему кораблю. Завывая и громыхая, льдины скрежетали по бортам. Внутри субмарины стоял невыносимый шум, казалось, по корпусу стучат тысячи молотков. Матросы переговаривались между собой только на повышенных тонах. Когда подлодка дошла до плавучего маяка Эльбе I, лед исчез, уступив место лютому врагу всех моряков – густому туману. Было нелегко найти дорогу в этом молочно-белом вареве. С тех пор как лодка вышла из бухты, команда занимала места по боевому расписанию. Вахтенный офицер, старшина и два наблюдателя постоянно находились на мостике, теперь же во время тумана на палубе должны были находиться все офицеры. Нервы были на пределе, так как никто не хотел поближе познакомиться с миной.
Находиться на мостике в такую погоду было не слишком приятно. Ничего не видно, ничего не слышно, и вообще кажется, что пробираешься сквозь гору мягкого хлопка. Плюс к этому в любую секунду можешь попасть в самую неприятную ситуацию. Туман пропитывал одежду влагой, пробираясь через каждую петельку для пуговицы или прореху.
Рядом с Гельголандом поднялся ветер, и море стало неспокойным. Зато в тумане появились просветы. Клочья тумана разглаживались и развевались по сторонам, как одежды гигантского привидения, внезапно появляясь и исчезая.
Где-то под палубой играла граммофонная пластинка: «Der Onkel Eduard aus Bentschen – er ist der beste aller Menschen».[3]
Во время последнего отпуска все члены экипажа попросили друзей и родственников купить им новую коллекцию граммофонных пластинок. «Дядя Эдуард из Бентчена» едва не был выброшен вместе с остальным старым хламом. Но «лорды»[4] решили, что эта песня столь явно, всеобъемлюще глупа, что будет жаль от нее избавиться, поэтому ее не поменяли на новую. Она была очень популярна в последние дни пребывания в порту. Сейчас тенор заливался вовсю, а экипаж столь явно наслаждался пением, что этот «Дядя Эдуард» повторялся через каждые четыре-пять пластинок.
«U-69» получила приказ находиться в определенном квадрате Северной Атлантики и топить британские торговые суда до получения новых инструкций.
Сейчас, когда туман рассеялся, стоящие на мостике смогли вздохнуть с облегчением.
– Слава богу, что мы наконец выбрались из этой дряни, – проворчал штурман Маринфелд, стряхивая мелкие кристаллики замерзшего тумана с лица. Первые чашки горячего кофе, поднятые из камбуза через спасательный люк, вернули подвижность замерзшим конечностям. Но каждый моряк на маленьком мостике должен был внимательно следить, чтобы в его напиток не попали брызги.
Затем туман появился вновь – на этот раз еще более густой. Казалось, что «Белый Ганс», демон, играл с нами. Он, видимо, решил преподать команде лодки хороший урок выживания, прежде чем она встретится с врагом. Видимость все больше ухудшалась, и вскоре горизонт полностью скрылся из вида. Серые клочья тумана кружились прямо над водой, они спешно проплывали мимо, будто показывая дорогу ледяному ветру, завывающему около субмарины.
Через десять минут «U-69» очутилась в эпицентре сильной снежной бури. Лодка раскачивалась, кренилась и зарывалась в волны, а вода переливалась через боевую рубку. Подъем, резкое падение, и накатывала новая волна. Об обнаружении какого-либо судна в такую погоду нечего было и мечтать. Время от времени большая струя морской воды попадала внутрь подводной лодки через люк. Она лилась прямо на головы людей в машинном отделении, затем, булькая, стекала через решетку к днищу, а оттуда попадала к работающим на полную мощность насосам, которые ее и выкачивали.
Появись сейчас перед носом у лодки вражеское судно, ему бы ничего не грозило, потому что открыть огонь в такую погоду попросту невозможно. Даже если бы торпеда вела себя так же безупречно, как во время тренировок, ее бы наверняка снесло с курса. Сейчас люди больше всего стремились увидеть солнце или, по крайней мере, несколько звезд, а вовсе не врага. Ничего романтического в нашем походе не было, существовала лишь насущная необходимость выбраться из кипящего котла и определить свое точное местонахождение. Небо, однако, безжалостно игнорировало наше желание. Мы шли по счислению, а штурман наносил результаты своих измерений на карту. Я задал курс на ночь, пожелал вахтенному офицеру и матросам на мостике спокойной ночи и спустился к себе в каюту. Радист, исполнявший функции стюарда, принес людям завтрак или ужин, кому как нравилось называть приемы пищи на подлодке, поскольку на суше ели совсем в другое время. Здесь все зависело не от времени суток, а от того, на вахте ты или нет.