Убийца так глубоко погрузился в созерцание своих видений, что не видел прохожих. Он не заметил ни патрулирующую полицейскую машину, ни подозрительные и угрожающие взгляды облаченных в униформу смертных, которые знали о нем все, включая и то, что он совершит нападение сегодня ночью; не знали только, кто он такой.
По небритому подбородку потекла тонкая струйка слюны. Ни его дневная жизнь, ни страх разоблачения не были для него реальностью – реальностью оставались лишь видения и вызванная ими неуемная дрожь, сотрясавшая все его грузное, нескладное тело. Правая рука внезапно дернулась. Левый уголок рта приоткрылся.
Я ненавидел этого мужика! Я не хотел пить его кровь. Он был убийцей низкого пошиба. Чьей крови я жаждал, так это ее.
Она одиноко сидела в тишине, сосредоточенно читая хорошо знакомые абзацы, и казалась такой маленькой, задумчивой и такой довольной. Назад, назад, к тем дням, когда она – элегантно одетая молодая секретарша в красной шерстяной юбке и белой блузке с оборками и жемчужными пуговками на манжетах – впервые читала эту книгу, сидя в окружении множества людей у пузырящегося фонтана на Лексингтон-авеню в Нью-Йорке. Она работала в каменном высотном бизнес-центре – поистине великолепном здании с узорчатыми латунными дверцами лифтов и выложенными темно-желтой мраморной плиткой полами в холлах.
Я хотел прижаться губами к ее воспоминаниям – о стуке высоких каблучков по мраморному полу, о ее гладких икрах, затянутых в шелковые чулки, которые она всегда надевала с величайшей аккуратностью, чтобы длинными накрашенными ногтями не зацепить петли. Передо мной на секунду мелькнули ее рыжие волосы. Я увидел ее экстравагантную, на самом деле, наверное, чудовищную, но тем не менее очаровательную желтую шляпку с полями.
Такую кровь стоит выпить. А я был голоден, такое чувство голода я редко испытывал в последние десятилетия. Выдержать внеочередной «великий пост» оказалось сложнее, чем я думал. О Господи, как же мне хотелось ее убить!
Внизу, на улице, убийца издал слабый булькающий звук, прорвавшийся сквозь бурлящий поток остальных звуков к моим чувствительным ушам вампира.
Наконец чудовище отделилось от стены, наклонилось, как будто собиралось продвигаться ползком, потом неторопливо побрело к нам – во дворик и наверх по ступенькам.
Позволить ему напугать ее? Какой смысл? Ведь я уже держу его на прицеле. Тем не менее я дал ему возможность вставить маленькую металлическую отмычку в круглую замочную скважину и взломать замок. Цепочка вылетела из прогнившего дерева.
Он шагнул в комнату и уставился на нее без всякого выражения. Она в ужасе вжалась в кресло, книга соскользнула с коленей.
И тут в проеме кухонной двери он увидел меня – слившуюся с полумраком тень молодого человека в сером бархатном костюме и темных очках, сдвинутых на лоб. Я смотрел на него тем же лишенным выражения взглядом. Успел ли он разглядеть мои сияющие глаза, похожую на отполированную слоновую кость кожу, безмолвный взрыв белого света от моих волос? Или же он увидел во мне всего лишь препятствие на пути к его зловещей цели, и вся красота пропала зря?
Через секунду он кинулся наутек. Он помчался вниз, старушка закричала и бросилась захлопывать деревянную дверь.
Я летел за ним, не касаясь земной тверди, и позволил ему на секунду заметить себя под уличным фонарем, когда он заворачивал за угол. Мы промчались еще полквартала, и тогда я по воздуху направился к нему; если бы смертные дали себе труд присмотреться, то увидели бы лишь неясное пятно. Я застыл перед ним, он взвыл и бросился бежать.
В такую игру мы играли на протяжении нескольких кварталов. Он бежал, останавливался – и видел меня за своей спиной. Его прошиб пот, и вскоре тонкая синтетическая ткань рубашки пропиталась им насквозь и прилипла к гладкой, безволосой груди.
Наконец он добежал до своей паршивой ночлежки и помчался вверх по лестнице. Когда он открыл дверь своей комнатушки на верхнем этаже, я уже был там. Он и вскрикнуть не успел, как оказался в моих объятиях. В ноздри мне ударила вонь грязных волос, смешанная со слабым химическим запахом синтетических нитей его рубашки. Но теперь это не имело значения. Он оказался сильным и теплым – какой сочный каплун! – грудь его вздымалась, запах крови заполнял мой мозг. Я ощущал ее биение в желудочках, клапанах и в болезненно сокращающихся сосудах. Я слизнул ее с мягкой красной плоти возле глаз.
Его сердце отчаянно билось, словно готовое вот-вот разорваться, – я старался быть осторожным, чтобы не раздавить свою добычу. Я сомкнул зубы на влажной коже шеи…
«М-м-м. Мой брат, мой бедный одурманенный брат. Густая кровь, хорошая…»
Пока он обмякал в моих объятиях, забил фонтан образов… Его жизнь была поистине сточной канавой: старушки и старики, их трупы, плывущие по течению, бессмысленно натыкающиеся один на другой… Никакого удовольствия. Слишком все просто. Ни коварства, ни злобы – ничего. Примитивный, как ящерица, глотающая муху за мухой. Господи Боже, это все равно что вернуться в то время, когда землей правили рептилии и целый миллион лет лишь их желтые глаза видели падающий дождь и восходящее солнце.
Неважно. Я отпустил его, и он беззвучно выскользнул из моих рук. Я наполнил свои вены кровью млекопитающего. Не так уж и плохо. Я закрыл глаза в ожидании, пока эта раскаленная спираль не проникнет в мои кишки, или что там находится внутри этого жесткого могущественного белого тела. Как в тумане я увидел, что он ползет по полу на коленях – на редкость неуклюже. Как просто – подобрать его из кучи мятых рваных газет, где на пыльный коврик льется холодный кофе из опрокинутой чашки.
Я резко дернул его за воротник. Большие пустые глаза закатились. Он вслепую пнул меня ногой, скользнув ботинком по коже, – бандит, убийца старых и немощных. Схватив его за волосы, я снова приник к нему голодным ртом и почувствовал, как он каменеет, словно мои клыки смочены ядом.
Кровь снова ударила мне в голову. Я ощущал, как она наполняет энергией крошечные сосуды лица, пульсирует даже в кончиках пальцев и колючим теплым потоком разливается по позвоночнику. Глоток за глотком. Какое сочное и грузное создание! Я снова выпустил его из рук и, когда он, чуть не падая, пополз прочь, последовал за ним, протащил его по всему полу, развернул к себе лицом, потом отшвырнул прочь и позволил еще немного побороться за свою жизнь.
Теперь он пытался заговорить, издавая какие-то звуки, весьма отдаленно напоминавшие человеческий язык. Ничего не видя перед собой, он бросился на меня. И впервые в его облике появилось нечто похожее на трагическое достоинство, в слепых глазах мелькнуло неясное выражение гнева. Казалось, меня окутали старые легенды, воспоминания о гипсовых статуях и безымянных святых. Он вцепился мне в подошву. Я поднял его и нанес новую рану, на этот раз она оказалась слишком большой. Все было кончено.
Наступившая смерть словно нанесла мне удар в живот. На мгновение я почувствовал тошноту, но потом остались только тепло, сытость и ослепительное сияние живой крови вместе с потрясшей все мое тело предсмертной дрожью жертвы.
Я упал в его грязную постель. Сколько я там пролежал, созерцая низкий потолок, не знаю.
Когда кислые, затхлые запахи комнаты и зловоние его тела стали нестерпимыми, я поднялся и поплелся прочь, двигаясь так же неуклюже, как и он. С ненавистью и злостью я молча отдался смертным движениям, ибо не желал больше быть невесомым крылатым ночным скитальцем. Я хотел быть человеком, испытывать человеческие чувства; его кровь наполнила каждую клеточку моего тела, но мне этого было недостаточно. Совершенно недостаточно!
Куда подевались все обещания? Полузасохшие чахлые карликовые пальмы стучали об оштукатуренные стены.
– О, ты вернулся, – сказала она мне.
Низкий сильный голос, без всякой дрожи. Она стояла перед уродливым плетеным креслом-качалкой с ободранными кленовыми ручками, сжимая в руке дешевый роман, и внимательно смотрела на меня сквозь очки в серебряной оправе. Маленький бесформенный рот, приоткрывающий желтые зубы, отвратительный контраст с темной личностью, проявившейся в голосе, которому неведома слабость.