И когда я еще раз проник в его мысли – как будто дыню разрезал, – до меня дошло: он сам не знает, кто он такой! Он никогда не читал о себе в газетах! Он действительно не в состоянии последовательно восстановить в памяти все события своей жизни и не сможет признаться в совершенных убийствах, потому что о них не помнит; он даже не знает, что сегодня вечером совершит убийство! Он не знает того, что знаю я!
О горе мне, горе, я вытянул самую паршивую карту, сомнений быть не может. Господи Боже! О чем я думал, выслеживая именно его, когда подзвездный мир полон куда более злобных и коварных тварей! Мне хотелось плакать.
Но в этот момент сработал возбуждающий фактор. Он увидел свою старушку, заметил ее голые морщинистые руки, сгорбленную спину, худые трясущиеся бедра в светлых шортах. Она бесцельно бродила по залитому флуоресцентным светом залу, наслаждаясь стоящим вокруг гулом, – лицо полускрыто зеленым пластмассовым козырьком, волосы скручены и закреплены черными шпильками на крохотном затылке.
В небольшой корзинке она несла пинту апельсинового сока в пластиковой бутылке и пару тапочек, таких мягких, что их свернули в аккуратный маленький рулончик. Теперь же она с заметной радостью взяла с полки и добавила к ним книжку в бумажной обложке; она ее уже читала, однако сейчас любовно поглаживала, мечтая о том, как будет ее перечитывать, – ведь это словно навестить старых знакомых. «Дерево растет в Бруклине». Да, мне она тоже понравилась.
Впав в транс, он следовал за ней по пятам, так близко, что женщина почувствовала его дыхание на своей шее. Пустыми, остекленевшими глазами следил он, как та дюйм за дюймом приближается к кассе, извлекая из-за обвисшего воротничка блузки несколько грязных долларовых банкнот.
Они вышли на улицу – он плелся равнодушно и целенаправленно, словно кобель, преследующий пустующую сучку, а она двигалась медленно, резко и неуклюже меняя направление, чтобы не сталкиваться с группами шумных и наглых подростков; серый пакет с вырезанными в пластике ручками уныло болтался в ее руке. Она что, разговаривает сама с собой? Похоже на то. Я не стал вникать в мысли старушки, постепенно ускорявшей шаг. Я изучал преследующего ее зверя, который был абсолютно не в состоянии видеть и воспринимать ее как единое целое.
Он трусил за ней, а в его мозгу мелькали болезненные, слабые образы. Он жаждал накрыть собой старую плоть, жаждал закрыть ладонью старческий рот.
Когда она добралась до небольшого многоквартирного дома, стоящего на отшибе в окружении чахлых карликовых пальм и выстроенного, похоже, из рассыпающегося известняка, такого же, как и все прочие здания в этой убогой части города, он внезапно покачнулся и остановился, безмолвно следя за тем, как она идет по узкому, вымощенному плиткой дворику и поднимается по грязно-зеленым цементным ступенькам. Он запомнил номер квартиры, когда она открывала дверь, затем, тяжело ступая, дошел до этого места и, привалившись к стене, начал во всех подробностях рисовать в воображении, как будет убивать ее в безликой пустой спальне, представлявшей собой не более чем смешение пятен света и тени.
Нет, вы посмотрите только, как он стоит там, у стены, свесив набок голову! Такое впечатление, будто его зарезали.
Да разве может он хоть кого-нибудь заинтересовать? Почему бы мне не убить его прямо сейчас?
Но секунды уходили, а ночь теряла свое сумеречное свечение. Звезды засияли ярче. Свежий ветерок налетал порывами.
Мы ждали.
Ее глазами я увидел гостиную, как будто действительно мог проникать взглядом сквозь стены: чистенькая, но забитая потрепанной старой мебелью из уродливой фанеры, с закругленными углами; судя по всему, мебель ее мало интересовала. Однако все было отполировано ее любимым ароматизированным маслом. Сквозь дакроновые занавески молочного оттенка, унылые, как и вид за окном, просачивался неоновый свет. Но маленькие, продуманно расставленные лампы обеспечивали уютное освещение. Вот это было для нее важно.
Она спокойно расположилась в кленовом кресле-качалке с чудовищной обивкой из шотландки – крошечная, но исполненная достоинства фигурка – и открыла роман в бумажной обложке. Какое счастье – вновь встретиться с Фрэнси Нолан! Хлопчатобумажный халат в цветочек, который она достала из стенного шкафа, едва прикрывал худые колени, на уродливой формы ступни она надела синие тапочки, похожие на носки, а длинные седые волосы заплела в толстую изящную косу.