Неверно ограничивать значение истории политических учений лишь просветительской функцией. Знание ее необходимо для преобразования и совершенствования существующих политических отношений, оно позволяет находить новые, более верные пути и средства борьбы за установление строя, действительно отвечающего гуманистическим началам общежития.
История идей всегда мобилизуется для решения задач сегодняшнего дня. При этом, как и раньше, при политико-правовом истолковании не только современных идей, рецептов и моделей политико-правового устройства общества, но и учений и проектов прошлого разворачивается настоящая идеологическая борьба. Для введения ее в цивилизованные рамки необходимо совершенствовать преподавание истории политических учений. Важно подчеркнуть практическое значение курса и для тех, кто принимает непосредственное участие в управлении государственными делами, и для всех граждан, делающих сознательный выбор в своих политико-правовых ориентациях.
Как правило, интерес к политическим учениям обусловливается напряженностью в политической жизни страны. Задача, однако, состоит в том, чтобы постоянно поддерживать и сознательно направлять этот интерес. В противном случае люди оказываются неподготовленными к соответствующему восприятию тех или иных закономерных преобразований современности. В связи с этим необходимо особо обратить внимание на один феномен, на своеобразную и не преодоленную веками болезнь, именуемую мисологией. Выражается она в скептическом отношении к общественно-политическим идеям и соответствующей терминологии, к политико-правовым ценностям.
В середине прошлого века было замечено, что «бедствия последней войны, ошеломляющая, сбивающая с толку запутанность послевоенного развития основательно подорвали... доверие к разуму, веру в силу всякой мысли, кроме естественнонаучной и практически приложимой, — все остальное кажется уже только словами, пустым умствованием или своекорыстной демагогией»[3].
«Неудивительно, что в политических делах такие слова, как “демократия”, “безопасность”, “оборона” и “мир”, означают все что угодно, кроме своего подлинного смысла», — констатирует Дж. Бернал. И продолжает: «Поскольку пустота этих прекрасных фраз была вскоре обнаружена, то место идеализма военного времени занял всеобщий цинизм, открывший путь к фашизму»[4]. А. Камю при вручении ему Нобелевской премии в 1957 г. сказал, что общество пишет слова «свобода» и «равенство» одинаково на тюрьмах и финансовых храмах. Однако «нельзя безнаказанно проституировать слова».
Легче всего было отнести симптомы названной болезни к западному миру. Однако вскоре мы могли бы удостовериться, что были поражены ею прежде всего страны социалистической системы. Поэт К. Я. Ваншенкин писал: «Перемешано, перемолото и зерно, и его полова. Дорожает на рынке золото. Обесценивается слово». Р. И. Рождественский восклицал: «Только бы жизнь не увязла в выспренной говорильне. Лишь бы избитой фразой голову не дурили!» Предупреждения звучали в выступлениях Е. А. Евтушенко на Пленуме Правления Союза писателей СССР (апрель 1973 г.) и В. П. Астафьева в Останкино (октябрь 1979 г.). Душевным стриптизом назвал Ф. А. Абрамов игру в нравственность и интеллектуализм при забвении действительных болей и забот: «...И пора, давно пора повести решительную борьбу с инфляцией, с обесцениванием высоких понятий, вернуть им подлинный смысл и весомость» (выступление на VII съезде писателей СССР).
Власть имущие и те политики, которые к этой власти стремились, не обременялись последствиями. Симптомы недоверия к власти и пренебрежения ко всему, что произносилось ее устами, переходили все границы. И кто знает, не явилась ли эпидемия этой болезни в СССР одной из причин разрушения общественно-политического организма, каковое имело место в ходе развала Советского государства? Оставляя ответ на этот вопрос исследователям новейшей истории и предупреждая возможные недоразумения на этот счет, заметим следующее: болезнь эта в первую очередь поражает политическую сферу; она способна распространяться на обыденные отношения людей[5]; имеет сугубо социальное происхождение и ведет свое начало от зарождения политико-правовых институтов.
Еще до Рождества Христова Сократ вынужден был предупреждать своих сограждан, дабы те хранили мужество и здравомыслие и не давали сбить себя с толку хитроумным людям, которые в угоду своему устремлению к власти беспринципно оперировали высокими понятиями. Очень уж легко было вследствие этого всякую мудрость почитать за шарлатанство! Мы-то теперь знаем, что калликлы находятся во все времена и смотрят они на дело так, как Номах в «Стране негодяев» С. А. Есенина: «Старая гнусавая шарманка этот мир идейных дел и слов. Для глупцов — хорошая приманка, подлецам — порядочный улов». Не устарели в связи с этим ленинские призывы проводить различие между фразами и действительными интересами: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов»[6]. Для России все сказанное имеет особую актуальность. Свидетельств много. Сошлемся только на В. Д. Федорова:
5
Предложения о замене слов по причине их «затертости» и неработоспособности звучали неоднократно: «санитарка» — «помощник медсестры», «дворник» — «смотритель двора», «посудомойка» — «оператор посудомоечного цеха», «доярка» — «мастер машинной дойки» и т. д., и т. п. И мало кого волновало, изменилось ли содержательное наполнение слова. Меньше всего думали об улучшении условий работы людей непривлекательных профессий — главное «задурить» голову сменой вывесок. «Затюканный Апостол» со сцен советских театров предлагал «новые идеи» и новые слова вместо «не убий», «не укради», «не обижай ближнего». Последние не увлекают массу. С ними президентом не станешь.