Очень может быть, что прямо сейчас я лезу в ловушку.
Тем не менее, я отбрасываю страх и смело шагаю вперед.
В дверном проеме я замираю.
У барной стойки сидят две сестры. Неподалеку от них — мужчина, который в прошлый раз стоял у меня за спиной. Все трое сидят лицом к двери.
Но я останавливаюсь не из-за этого.
Я останавливаюсь из-за того, что они указывают на меня.
Я начинаю поворачиваться, собираясь ретироваться. И в этот момент замечаю, что нечаянно впустил в открытую дверь большого черного пса. Сестры и мужчина указывают на него, не на меня.
Я чувствую себя полным идиотом.
У всего есть свой предел. В своей безрассудности человек может забраться очень высоко. Наконец, дойдя до предела, он натыкается на какой-нибудь банальный предмет, теряет почву под ногами и, кувыркаясь, летит вниз.
Другого варианта я не могу представить.
В моем случае банальный предмет — барный зал. Самое обычное помещение, в котором самая обычная троица указывает на самого обычного пса, которого посторонний случайно впустил в бар. В зале есть другие люди, но они здесь вообще не причем.
Заурядность сцены делает свое дело. В том или ином виде она разыгрывалась миллионы раз. Возможно, поэтому «последний землянин» не вписывается в нее.
Кирпич за кирпичом, один нелепее другого, я собирал гротескную конструкцию, чтобы разумно объяснить мою неспособность солидаризироваться с человеческой расой и приспособиться к изменениям. И вот теперь она разваливается вокруг меня. В этот разрушительный момент я вижу истинного себя: стареющий мужчина, не вкусивший прелестей жизни, потерявший ориентиры в быстро меняющемся мире, отчаянно цепляющийся за отжившие ценности, которые он боится таковыми признать, создающий космические корабли из грозовых туч, инопланетян — из людей с неприязненным взглядом, страхи — из глубин похмелья.
Когда я, потрясенный, поворачиваюсь, чтобы уйти из бара, я вижу, что пес сидит у моих ног и внимательно смотрит на меня. Его золотистые глаза полны разума.
Исподволь этот разум протягивается ко мне и обволакивает меня, прогоняя отчаяние…
Животное тихо скулит, бросается вон и исчезает в темноте. Я закрываю за ним дверь. Неторопливо подхожу к стойке бара, сажусь возле девушки с каштановыми волосами и заказываю напитки себе, ей и ее сестре.
Они благодарят меня, но по их ледяным взглядам видно, что они не рады мне. И я их не осуждаю. После всего того, что я наговорил в прошлую субботу — о взглядах инопланетян, о растоптанной любви, о людях, живущих как пьяные матросы… Должно быть, это было временное помешательство.
Но сейчас я в здравом рассудке и твердой памяти. Чтобы доказать это — и сестрам, и самому себе, — я заигрываю с каштанововолосой.
— Как я и говорила, — заметив мои попытки, торжественно объявляет черноволосая, — мужчины видят в женщине только ее задницу!
— А на что там еще смотреть? — спрашиваю я, и ее взгляд теплеет.
Будущее, теплое и гостеприимное, распахивается передо мной, словно долина, согретая солнцем. Любовь выходит из гущи зарослей и приветливо машет мне. Нет, она не умерла, разве что изменился ее внешний вид: у нее копыта, поросшие шерстью ноги, и на лбу проклевывается пара рогов.