Великого пенсионария Хейнсиюса, фактически определявшего курс страны, этот сдвиг в умонастроениях поначалу не затронул. Ход его мыслей был пока далек от идеи нейтралитета. Вооруженное вмешательство в Северную войну он считал неуместным потому, что в политике Республики все еще доминировали проблемы, оставшиеся от недавней войны на западе Европы. Словом, сначала одно, а уж потом другое. К тому же дело приходилось иметь с Карлом XII, а он любую мирную инициативу, которая не предусматривала возвращения шведам всех утраченных земель, отвергал с порога. Хейнсиюс сомневался даже, имеет ли смысл предлагать перемирие (идея, циркулировавшая тогда в коридорах власти в Гааге), если в Стокгольме все предложения только принимали к сведению — и не более. Примерно так же оценивал ситуацию британский посол Страффорд, когда доверительно давал понять своему шведскому коллеге Пальмквисту, что ему не хочется постоянно грести против ветра{28}.
И все же выступить формально с новым предложением о перемирии могло оказаться небесполезным. Всем воюющим сторонам пришлось бы высказать к нему свое отношение, так что, если бы шведы в очередной раз сказали «нет», Республика избавилась бы наконец от их назойливых требований о вмешательстве голландцев в конфликт. А если бы предложение было принято, это открыло бы со временем перспективу устойчивого мира на Балтике, столь желанного прежде всего в торговых кругах.
В начале октября Пальмквиста позвали на встречу с Хейнсиюсом и Страффордом, в ходе которой Голландия и Великобритания официально выдвинули предложение о перемирии в Северной войне. План обеих морских держав предусматривал в случае принятия этого предложения всеми сторонами немедленное начало переговоров о мире. Шведский посланник изрядно удивил своих собеседников, сообщив, что его король уже уполномочил графа Морица Веллингка, бывшего генерал-губернатора бывших шведских владений Бремен и Верден, принять по собственному усмотрению предложение о перемирии[3]. Хейнсиюс и Страффорд с благодарностью ухватились за эту неожиданную новость и тут же стали настаивать на том, чтобы Веллингку дали полномочия реально начать переговоры о мире. Пальмквист обещал этому посодействовать, хотя, конечно же, знал, что Карл XII на предоставление таких неограниченных полномочий не пойдет{29}.
Благонравное поведение Швеции бросалось в глаза тем сильнее, что основные препятствия на пути к перемирию создавали теперь ее противники. Правда, на первых порах представители Дании, Саксонии и России повели себя конструктивно, но уже вскоре стали явно тормозить дело. Решение о перемирии, указывали они, должны принимать, разумеется, монархи, да и конкретных мирных предложений еще не было. По словам дипломатов трех стран, лучше было бы договориться сначала о месте переговоров. Называли Данциг (сегодня Гданьск), Бреслау (Вроцлав) и Брауншвейг{30}. Разговаривать же в Гааге, что было бы, естественно, самым простым, отказались{31}. И в какую бы дипломатическую упаковку ни облекали Дания, Саксония и Россия свою позицию, суть ее была однозначна: наши войска отнимают у шведов одну территорию за другой, поэтому переговоры о мире несвоевременны{32}.
Как только этот ответ стал известен Пальмквисту, он тут же попытался извлечь из него политические выгоды для своей страны. Раз Швеция отнеслась к предложению Голландии и Великобритании столь благосклонно, а ее противники доброй воли не проявили — значит, обеим державам ничего не остается, как перейти от слов к делу и поддержать Швецию силой оружия. И Хейнсиюс, и граф Страффорд постарались немедленно выбить из головы шведского посланника подобные расчеты: о военной помощи со стороны голландцев и англичан речи не шло{33}. Тем временем французский посол в Гааге маркиз Пьер-Антуан де Шатонёф заявил, что Франция хотела бы в большей степени участвовать в решении балтийской проблемы. Помешать этому ни Голландия, ни Великобритания не могли, и они постарались даже сделать такое намерение Франции приемлемым для всех вовлеченных в конфликт сторон. Российский посол князь Куракин не скрывал раздражения: оно касалось не столько самого по себе участия Франции в балтийских делах, сколько готовности Гааги и Лондона таскать каштаны из огня для Парижа. «Франция ежели хочет в те дела вступать, чтоб сама предлагала…»{34}
3
Давая графу Веллингку такую инструкцию, Карл XII стремился вовсе не к окончанию войны, а к тому, чтобы сигналами о своей готовности к миру затормозить летнюю кампанию участников антишведской коалиции. Заключение же мира шведский король считал совершенно преждевременным