После вступления на британский престол в 1714 г. Георга I, курфюрста Ганноверского, гораздо менее благожелательно стали относиться к Швеции и в Лондоне. Новый монарх пытался как можно больше задействовать военную машину Великобритании для присоединения к Ганноверу принадлежавших шведам герцогств Бремен и Верден, но ему приходилось лавировать, дабы не поссориться с влиятельным в британском парламенте купечеством. Важно было в любом случае не дать конкурентам-голландцам извлечь выгоду из ухудшения отношений между Лондоном и Стокгольмом, а для этого необходимо было, чтобы Великобритания и Голландия проводили в «шведском вопросе» единую линию. Однако уже в 1715 г. надежды на это рухнули. Чрезвычайно сдержанное поведение голландской эскадры в Балтийском море заставило британский флот приспосабливаться к такой тактике голландцев. Британское давление на Гаагу — с целью побудить ее действовать по отношению к шведам более агрессивно — продолжалось и в последующие годы, но успеха не имело. «Высокомочные», как именовали себя Генеральные штаты, с одной стороны, стремились не дать себя вовлечь в вооруженную конфронтацию со Швецией, а с другой, не хотели полного отчуждения от Великобритании. Потому-то голландские власти и арестовали фон Гёртца по просьбе Лондона, пойдя даже на прямое нарушение международных дипломатических обычаев. Решение же штатов провинции Гелдерланд, на территории которой находился арестованный, по собственной инициативе освободить его, еще больше повредило репутации Республики, показав, как глубоки расхождения во взглядах внутри ее правящего класса.
Комфортабельнее всего голландские политики себя чувствовали, занимая официально объявленную еще до поражения шведов под Полтавой позицию нейтралитета и в то же время тайно помогая русским. Конечно, репрессивные меры со стороны шведов не заставили себя ждать — в виде захвата голландских торговых судов, которые перевозили подданных Республики, нанявшихся на службу к русскому царю. Но так как двусмысленная политика Гааги была в Стокгольме давно известна и обе страны и так фактически находились на грани войны, дальнейшего ущерба двусторонним отношениям это уже не нанесло. Тем не менее скандал со взятыми в плен голландцами, направлявшимися на службу в Петербург, наглядно показал всем, кто этого еще не понял, насколько лицемерно ведут себя правящие круги Республики.
Сделав ставку на Россию, голландцы очень многого ожидали от царя-голландофила, но надежды их не оправдались. Петр I не дал себя отвлечь от своей мечты превратить Петербург в процветающий торговый порт — за счет Архангельска. Поначалу, до окончания Северной войны, превосходство оставалось за Архангельском, так что большого ущерба голландские купцы не понесли. Труднее было правящей элите Республики смириться с тем, как мало благодарности проявил русский государь по отношению к голландцам, поддерживавшим его в войне со шведами. И в Гааге, и в Амстердаме рассчитывали на взаимность — в виде привилегий для голландской торговли, на практике все вышло иначе. В принадлежащих русским портах со шкиперами из Голландии обращались крайне грубо, а их грузы расхищали. Голландским купцам иногда даже не давали возможности покинуть Россию, тогда как агенты царя не стеснялись похищать жителей Республики. Не особенно удачный визит Петра в Амстердам в 1717 г. и «дело» Якоба де Би, резидента Генеральных Штатов в Петербурге, год спустя — лишь конечные станции того пути вниз, по которому двигались быстро ухудшавшиеся отношения между двумя странами.
Могли ли руководители Республики извлечь из связей с русскими больше выгод, если бы пошли навстречу политическим чаяниям России во второй фазе Северной войны? Официальное признание «Высокомочными» нового порядка вещей на Балтике, безусловно, побудило бы Петербург благожелательнее относиться к голландской торговле. Такой шаг Генеральных штатов был бы всего-навсего открытой демонстрацией того, о чем и так все знали, — того, что в конфликте на севере и востоке Европы Республика неофициально поддерживала Россию. Проявленная голландцами в этом вопросе осторожность объяснялась не столько симпатиями к Швеции, сколько все тем же желанием как можно меньше идти на риск. Кроме того, в Гааге знали о крайнем ухудшении отношений между Россией и Великобританией, что тоже мешало гаагским политикам открыто встать на сторону русских, хотя это и позволило бы голландцам обойти своих торговых конкурентов-англичан. Наконец, следовало подождать, чем закончится война. Ни в 1712 г., ни в 1717-м никто не мог предвидеть, что по Ништадтскому мирному договору шведам придется уступить царю всю Лифляндию, Эстляндию и Ингрию, а также часть Финляндии.