В течение весны 1714-го российскому агенту при Генеральных штатах Йоханнюсу ван ден Бюргу удалось переправить в Ревель (ныне Таллин) почти 200 голландских офицеров и матросов{55}. В 20-х числах мая произошел деликатный инцидент: галиот с 40 голландцами был захвачен шведами и уведен в Карлскруну. Вскоре после этого «Высокомочные» постановили, что голландские подданные на русской службе, попав в шведский плен, не должны рассчитывать на защиту со стороны Республики{56}. Правящим кругам в Гааге было неловко, что тайное содействие России таким образом стало явным, но при этом они хорошо понимали, что реально что-либо запретить Амстердаму они все равно не в силах. С той весны доброго Йоханнюса ван ден Бюрга годами будут преследовать жалобы и плач жен голландских моряков. Женщины приходили требовать выплаты положенной им части жалованья их мужей, служивших на российском флоте. Но, как доносил сам агент 12 апреля графу Головкину, ему нечего было дать этим несчастным, кроме «мягких слов»{57}.
Голландцы оказывали содействие не только России. Летом того же года в амстердамском порту были снаряжены пять шведских военных судов, которым предстояло досматривать голландские корабли, державшие курс на Архангельск. Дело было обставлено так, будто снаряжают безобидные торговые суда. Узнав об этом по своим собственным каналам информации, великий пенсионарий Хейнсиюс известил городские власти Амстердама. Адмиралтейству было приказано проявлять бдительность. Упоминаний о каких-либо иных мерах мы в источниках не находим, а значит, можно предположить, что снаряженные шведские корабли спокойно отплыли{58}. Ведь и против транспортировки оружия в Россию бургомистры Амстердама ничего не предпринимали.
Тем временем в Гааге обсуждение дипломатами и политиками балтийской проблемы шло своим чередом. В конце апреля Страффорд и де Шатонёф попробовали убедить Хейнсиюса предложить участникам Северной войны перемирие в ультимативной форме. Тот, кто это предложение отвергнет, будет иметь дело с военными силами сразу трех держав: Голландии, Великобритании и Франции. Однако тут же стало ясно: руководители Республики не хотят ничего делать без участия Священной Римской империи, что британский и французский послы сочли простой отговоркой{59}. Но возражения Хейнсиюса этим не исчерпывались. Он заявил Страффорду, что в перемирии мало смысла, пока не известно, какие условия мира предлагают враждующие стороны{60}. Это была старая заноза. Как собирается Карл XII кончать войну, не знал никто, поскольку он никогда на эту тему не высказывался. Зато слишком хорошо было известно, что мира он хочет на основе статус-кво — возвращения к ситуации, существовавшей до 1700 г., да еще и с возмещением Швеции ущерба. Ни о каких территориальных уступках Карл и слышать не желал.
К тому же дискуссии в Гааге проходили на фоне все более активных действий шведских военных моряков и каперов против голландских торговых судов. Речь шла уже не только о тех кораблях, что направлялись в занятые русскими бывшие шведские порты, но, например, и о 15 судах, которые, загрузившись зерном в прусском Кёнигсберге (сегодня Калининград), возвращались домой{61}. Иначе говоря, подвергнуться нападению шведов могло любое голландское судно. Понятно, что в Гааге посланнику Пальмквисту приходилось то и дело оправдываться. Он ссылался на бедственное положение своей страны, вынужденной принимать отчаянные меры. Так все дискуссии на эту тему превращались в разговор глухих{62}.
И все же Хейнсиюс и посол Страффорд снова и снова пытались устранить формальные препятствия на пути к урегулированию в балтийском регионе. Пальмквиста спросили, есть ли у него, собственно, полномочия на ведение переговоров о мире. К удивлению собеседников тот ответил положительно; затем, естественно, последовал вопрос, от кого он такие полномочия получил. От шведского Сената и Ее Высочества принцессы Ульрики Элеоноры, сестры Карла XII, которая в отсутствие короля исполняла обязанности регентши. Но действительно ли король в своем турецком изгнании предоставил тем, кто его заменял в Стокгольме, подобные прерогативы?{63} Ответ Пальмквиста, что это вне его компетенции, никого, конечно, не удовлетворил. И Хейнсиюсу, и англичанам было совершенно ясно, что у этого шведского голубя мира по меньшей мере одно крыло подрезано.