В 1706 г. расхождения между Гаагой и Амстердамом проявились уже открыто. В тот год вторжение шведов в Саксонию вынудило Августа II заключить со Швецией мир и отказаться от польской короны. Карл XII утвердил на престоле в Варшаве Станислава Лещинского, но было крайне важно, чтобы нового польского короля признали Гаага и Лондон, согласившись тем самым с выгодной Стокгольму расстановкой сил в Восточной Европе. Городские власти Амстердама делали все возможное, чтобы торпедировать признание Республикой нового польского короля, и это ставило Хейнсиюса в трудное положение. Шведский посол в Гааге барон Нильс Лиллиерот требовал твердого «да», в то время как его русский коллега А.А. Матвеев — столь же твердого «нет». Сам Хейнсиюс склонялся к признанию короля Станислава, и такова же была позиция англичан, но депутаты провинциальных штатов Голландии, важнейшей из провинций, блокировали это предложение. Аргумент был найден блестящий: неизвестно, мол, достаточно ли у нового короля поддержки в самой Польше.
Подобный же самостоятельный курс проводили власти провинции Голландия и в 1707-м. Карл XII не спешил выводить свои войска из Саксонии, оказывая тем самым давление на императора Священной Римской империи в Вене, дабы в принадлежащей Габсбургам Силезии было предоставлено больше прав единоверцам шведов — лютеранам. Главнокомандующий силами антифранцузской коалиции герцог Мальборо поспешил в апреле в ставку Карла XII и от имени британского правительства сделал ему большие уступки. В обмен на уход шведов из Саксонии Лондон признал их ставленника королем Польши, согласившись, таким образом, и с возросшим влиянием Стокгольма в Восточной Европе. Добиваясь невмешательства шведского монарха в войну за испанское наследство, англичане пошли на ухудшение своих отношений с Москвой, отчасти и потому, что торговые круги в Лондоне опасались русского медведя гораздо больше, чем шведского льва, с которым по крайней мере были уже хорошо знакомы. Напротив, голландцы, в особенности в одноименной провинции, не желали отталкивать от себя царя Петра, а потому и слышать не хотели ни о каких уступках шведам. Герцог Мальборо еще не успел покинуть шведскую ставку, как ему сообщили о позиции его голландских союзников, продиктованной прежде всего коммерческими интересами Амстердама.
Поражение Карла XII под Полтавой полностью изменило политическую и военную картину в регионе. Оно означало не только потерю шведами Польши, но и возрождение антишведской коалиции 1700 г., к которой присоединилась также Пруссия. С 1710 г. Стокгольм терял на восточном берегу Балтийского моря одну провинцию за другой, сохранив лишь собственно Швецию и часть Финляндии. Официальная политика нейтралитета, проводимая Республикой Соединенных Нидерландов, осталась прежней, но на практике многое изменилось. Отныне Гаага и Амстердам были едины. Генеральные штаты позволяли своему послу в Стамбуле посредничать между Османской империей и Россией, ведя их к сближению. А это прямо противоречило шведским интересам, ведь бежавший из-под Полтавы в турецкие владения, в Бендеры, Карл XII изо всех сил старался разжечь между султаном и царем войну. То было фактически последнее средство для того, чтобы остановить российскую экспансию на Балтике. Для голландцев же, как и для англичан, наименее рискованной была ситуация, при которой война на востоке Европы по-прежнему ограничивалась бы противоборством между Швецией и Россией с ее союзниками по коалиции.
Коммерческим интересам Голландии и Великобритании стратегия Карла XII сулила мало хорошего. Находясь в Бендерах, Карл к тому же постоянно добивался от своего правительства в Стокгольме, чтобы оно на деле осуществляло провозглашенный в 1710 г. запрет на торговлю в захваченных русскими портовых городах. Строгое следование шведов такому курсу могло бы приводить к задержанию их военными моряками или каперами любых голландских торговых судов на Балтике. Так шведский король утратил в глазах голландцев остатки своей популярности, и в Гааге надеялись, что он так и будет сидеть в турецкой клетке.
Его возвращение в Стокгольм ослабило бы правившие там в его отсутствие умеренные круги, не спешившие исполнять введенные королем меры{3}.
В то время как отношения между Голландией и Швецией достигли к 1713 г. едва ли не точки замерзания, между Гаагой и Москвой атмосфера оставалась превосходной. Амстердамские купцы без устали снабжали русского царя оружием, и хотя такие действия противоречили, естественно, официальной голландской политике невмешательства, правители в Гааге предпочитали закрывать на это глаза, тем более что структура государства все равно не позволяла центральным властям эффективно воздействовать на амстердамцев{4}. Раздавались, правда, среди голландских купцов жалобы на установленные Петром новые торговые пошлины и иные обременения, но это было делом обычным. Архангельский порт, где господствовали голландцы, процветал, и местные ярмарки походили там на городские рынки в Нидерландах.