Однако дело было в том, что в вопросе о торговом договоре правительства обеих стран преследовали совершенно разные цели. После очередной беседы с Остерманом резидент 29 октября 1714 г. объяснил в письме к секретарю Генеральных штатов Франсуа Фагелу, что царь, на которого влияет Меншиков, не изменит свое решение о привилегиях Петербургу в ущерб Архангельску. И не только из любви к своей новой столице, но и для того, чтобы вынудить голландцев и англичан справиться со шведским каперством на Балтике. Петр исходит из того, что ни Голландия, ни Великобритания не в состоянии обойтись без русских товаров, «которые, как полагает Его Величество, нельзя найти ни в каком другой стране мира»{301}. Так что подданным Республики придется и впредь терпеть «русские пошлины и притеснения», причем все тяготы лягут на голландских купцов, а плоды коммерции пожнет властитель России.
Прежде чем де Би успел получить через Остермана ответ от царя относительно торгового договора, секретаря Посольского приказа обвинили в злоупотреблениях. 6 декабря было начато расследование. На первом же заседании следственной комиссии Петр обрушился на Остермана с грубой бранью: тот, мол, со своими друзьями за несколько лет настолько разворовал казну, что царские доходы истощились. Сообщая об этом в Гаагу, резидент с одобрением отметил, что русский государь наконец-то взялся за своих коррумпированных приближенных. Де Би со вкусом описывал, как вице-губернатору Ингрии Я.Н. Римскому-Корсакову в пыточной камере сломали руку, а управляющий Адмиралтейством А.В. Кикин после допроса попытался покончить с собой. К ответу привлекли также «ревельского коменданта-тирана» В.Н. Зотова — к великой радости голландского дипломата. Увы, злой гений Петра, самый ненавидимый голландцами среди русских вельмож, Меншиков, по словам де Би, получил от царя заверения, что ему опала не грозит. Правда, оставалась надежда, что Меншиков «через наказание своих ставленников сам тоже пострадает»{302}. Два месяца спустя дипломату пришлось доложить в Гаагу, что крупных последствий это дело не имело. От проведенного расследования потерпели «больше кошельки, нежели жизни». Виновные уплатили штрафы на общую сумму свыше шести миллионов рублей, и де Би не преминул ввернуть, что деньги эти были фактически взяткой царице Екатерине за ее заступничество. Вдобавок она получила от обвиняемых два фунта драгоценностей{303}.
Посланец Генеральных штатов мог сколько угодно считать, что России торговый договор с Республикой срочно необходим, — сами российские власти полагали иначе. 28 января 1715 г. из Москвы в Петербург прибыл голландский купец Ян Люпс. Царь его принял и спросил, что он думает о возможном торговом договоре между Республикой и Россией. В донесении де Би мы читаем, что купец всячески уклонялся от прямого ответа, «говоря, что не может высказать своего мнения, не навлекая на себя немилости господ Высокомочных, его природных суверенов, и Его Царского Величества, в землях коего проживает»{304}. Потом в разговоре с де Би Ян Люпс заверил дипломата, что желание голландцев добиться «свободы торговли по всей России» в обмен на подобную же привилегию для русских в Голландии, исполнено не будет, ибо это означало бы вытеснение с русского рынка коренных, местных купцов. Если Люпс высказать свое мнение царю не решался, то его русские коллеги стеснялись меньше, резко отвергая принцип взаимности и равенства купцов обеих стран. Так же бы настроен и сам Петр. В том же, что касается различий в размере пошлин для русских и голландцев, царское «нет» звучало не столь категорично. Резиденту Генеральных штатов дали понять, что слабость рубля делала повышение пошлин для иностранцев неизбежным, но со временем эти различия исчезнут{305}.
Как нелегко приходилось голландцу Люпсу, показали события середины марта. Преполовение Великого поста Петр и его двор неизменно отмечали возлияниями в течение целой недели. На исходе ее государь пожелал посетить Люпса и прибыл к нему уже в изрядном подпитии. Высокому гостю поднесли вина французского и венгерского, но ему эти напитки не понравились и он по-русски обругал купца скрягой и «жидом». Пытаясь оправдаться, голландец сказал, что купил вино через вице-адмирала Крюйса, но Петр еще больше разгневался и на несколько часов посадил гостеприимного хозяина под арест в его же собственном доме. Помимо нежелания высказаться по поводу возможного торгового договора, Люпс вызвал недовольство российских властей тем, что обратился в Сенат и другие инстанции с просьбой «рассчитаться», после чего собирался окончательно вернуться на родину. Он не без оснований полагал, что за услуги, оказанные им России в поставке оружия{306}, ему кое-чем обязаны. Однако царь счел намерения голландца дерзостью, ведь, как написал де Би в Гаагу, «проживающий в этих землях иностранный купец рассматривается по большей части как подданный»{307}. А подданные самодержца покидать страну без его разрешения не вправе.