Было ли ухудшение российско-голландских отношений неотвратимым? Есть основания полагать, что да. Это связано с несовместимостью принципов, на которых зиждилась политика той и другой стороны. Республика отстаивала свободу торговли, Россия — протекционизм. Для экономики, только начавшей бурно развиваться, как российская при Петре, выбор в пользу меркантилизма, защиты собственной промышленности и торговли можно считать практически неизбежным. Такой выбор проявился, в частности, в той почти маниакальной одержимости, с которой Петр отстраивал свой Петербург.
То, что в Голландии и особенно в Амстердаме этого не понимали, нисколько не удивляет. Там рассуждали иначе. Поддержав Россию в Северной войне оружием, деньгами и специалистами, голландцы внесли фундаментальный вклад в ее победу над Швецией. Так разве русский царь не в долгу перед ними? При таких рассуждениях забывалось, что государственные интересы могли потребовать от царя совсем иной политики и что удержать растущую мощь России под контролем было бы трудно. Дипломаты Рюмпф и Гус предупреждали об этом Гаагу, но что там могли предпринять? Амстердам действовал в этом вопросе совершенно самостоятельно, отправляя в Петербург все больше оружия и нанятых на русскую службу голландцев.
Неизбежным был также рост напряженности из-за недружественных мер, принятых российскими властями в отношении голландских купцов и шкиперов, и из-за неспособности голландцев понять острую потребность Петра в признании. Слишком уж велики были различия в менталитете обоих народов. Дело Якоба де Би стало кульминацией процесса, который развивался уже давно, хотя сыграло свою роль и иррациональное в глазах голландцев поведение русских. Лучшие дни дружбы между двумя странами отошли в прошлое.
V.
ИЛЛЮЗИИ, НЕДОРАЗУМЕНИЯ И РАЗОЧАРОВАНИЯ: ГОЛЛАНДИЯ И ШВЕЦИЯ в 1719–1721 годах
То, что случилось с голландским резидентом де Би в Петербурге, поставило Республику в крайне затруднительное положение. Дипломатические отношения не только со Швецией, но теперь и с Россией были фактически разорваны, поэтому защищать коммерческие интересы голландцев на Балтике стало почти невозможно. Однако внезапная гибель Карла XII 30 ноября 1718 г. сулила новые перспективы. Появилась надежда завязать плодотворные связи с тем, у кого были наибольшие шансы занять шведский престол, а именно с сестрой Карла принцессой Ульрикой Элеонорой. Надежды эти были не беспочвенными: супруг ее, принц Фридрих (в Швеции Фредрик), сын ландграфа Гессен-Кассельского, много лет прослужил генералом в голландской армии. Так что от него Республика вполне могла ожидать поддержки. Но и принц с принцессой нуждались в поддержке со стороны голландцев, ибо в наследники Карла, который умер бездетным, а преемника себе не назначил, метил также другой кандидат. Помимо младшей сестры покойного короля, на шведский престол претендовал Карл Фридрих Гольштейн-Готторпский, сын его старшей сестры, скончавшейся еще в 1708 г.
В противоборстве с племянником Ульрике Элеоноре необходимо было преодолеть два препятствия. Во-первых, ее супруг, принц Гессен-Кассельский, был приверженцем кальвинистской веры, что в лютеранской Швеции отнюдь не считалось плюсом. К тому же принцесса в свое время не обратилась за разрешением на брак к шведским сословиям{329}. Поскольку Карл XII никого себе в преемники не определил, то королевская власть в Швеции вновь стала выборной, как до 1544 г., когда постановили, что престол будет переходить наследникам по мужской линии в роду Ваза. Теперь же сословиям предстояло собраться и решить самим, кому достанется шведская корона.