25 июля к северу от Стокгольма была замечена русская эскадра из 132 галер и 100 вооруженных шлюпов. Так как на некоторых кораблях находились кони, можно было опасаться очень быстрой атаки. В ответ шведы возвели везде у берегов 10-метровые завалы из бревен, и это возымело действие. Вместо того, чтобы напасть на столицу, русский флот разделился на две части, и на протяжении десятков километров к северу и югу от Стокгольма были разрушены и сожжены множество городов, деревень, мельниц и рудников. Ко всеобщему удивлению русские войска повсюду вывесили манифест, в котором на шведском и немецком языках утверждалось, что нападение совершено не с целью оккупации, а для того, чтобы побудить власти страны к миру. В середине августа в окрестностях Стокгольма появилась третья эскадра русских. 19 августа она соединилась с той, которая действовала к югу от столицы, и за этим последовала прямая атака на Стокгольм. 25 августа атака была отбита, после чего все русские корабли ушли{374}.
Резиденту Хендрику Рюмпфу эти события доставили немало переживаний. От царского кабинет-секретаря Остермана он получил охранную грамоту на свою усадьбу Херхамбра на одном из островов Стокгольмского архипелага, однако грамота подоспела слишком поздно. Конечно, Рюмпф не забыл прикрепить к дверям своего загородного дома извещение на французском языке о том, что дом и усадьба принадлежат ему, голландскому дипломату. Но извещение не помогло. Русские солдаты были в большинстве своем неграмотные крестьяне, а среди офицеров тогда еще мало кто умел читать по-французски{375}. Поскольку сгорел также железоделательный завод, в котором у Рюмпфа была значительная доля капитала, убытки резидент понес огромные.
Пока он занимался своими частными делами, его британский коллега Картерет успел многого добиться. Нападения русских на столицу Швеции и ее окрестности привели, как ни странно, именно к тому, чего петербургский двор хотел избежать: к сближению Стокгольма с Лондоном и возросшей готовности шведов продолжать войну с Россией. Голландские дипломаты передали в письме к Хейнсиюсу слова королевы Ульрики о том, что она «предпочитает вообще не иметь королевства, чем зависеть от России»{376}. Но состояние Швеции было печальным, поэтому все надежды возлагались на помощь со стороны британского флота. Посол Великобритании, а вслед за ним посол Ганновера, искусно воспользовавшись царившими в шведской столице настроениями, прямо потребовали отдать Ганноверу герцогства Бремен и Верден целиком, причем оба дипломата знали, что их король-курфюрст Георг согласен был и на меньшее{377}. Дело завершилось тем, что шведы подписали с Великобританией и Ганновером мир, который, по мнению голландца де Би, обошелся Швеции слишком дорого. Всего за миллион риксдалеров шведы уступили курфюрсту Ганноверскому свои владения на севере Германии. Лондон же передал свою эскадру, действовавшую на Балтике, под командование шведов, а договор об оборонительном союзе, заключенный Швецией и Англией еще в 1700 г., был объявлен вновь вступившим в силу.
Рюмпф и де Би, видевшие все происходящее сквозь призму британско-голландских противоречий, не скрывали от Хейнсиюса своих мрачных мыслей. Британский посол Картерет поначалу обходился с голландскими коллегами достаточно вежливо, но очень скоро оказалось, что он больше не готов отправлять их корреспонденцию в своих почтовых мешках. Из этого можно было сделать только один вывод: британец подпиливает ножки у стула голландской торговли. Тот факт, что представителям Республики трудно было пересылать свою корреспонденцию (почтовое сообщение через Южную Швецию блокировал датский флот), показывает, до какой степени они были изолированы{378}. Да и что они могли предложить отчаявшимся шведам? Рюмпф ворчал, что новоназначенный посол Республики при шведском дворе все не едет и что Генеральные штаты не удосужились даже ответить на выдвинутые Стокгольмом четыре условия, при выполнении которых шведы разрешили бы свободу судоходства на Балтике.
Де Би считал положение Швеции безнадежным. Ее поражение и упадок предопределены, «если только десницею Божией и помощью со стороны она не будет вырвана из рук царя, который, достигнув своей цели, получит полное Dominium Maris Baltici [господство над Балтийским морем]»{379}. Де Би явно рассчитывал, что латинский термин произведет в Гааге большее впечатление и сильнее расшевелит тамошних политиков. Ведь еще с XVII в. традиционная политика Республики на Балтике была ориентирована на сохранение там баланса сил. Для процветания голландской торговли в этом регионе важно было, чтобы ни одна из балтийских держав не добилась преобладания. Дипломат де Би не просто докладывал своему начальству о ситуации в Швеции, а давал ему ясный совет: вмешайтесь поскорее, чтобы потом не жалеть!