Чтобы не ограничиваться красивыми словами и с учетом того, что шведская казна была пуста, был составлен план, предусматривающий конфискацию имущества шведских каперов и владельцев каперских судов для возмещения ущерба голландцам, насколько хватит конфискованного добра. Правда, тут не обошлось бы без трудностей. Владельцы каперских судов обладали в Швеции немалым политическим влиянием, ибо многие высокопоставленные особы получали от каперства большие доходы. То, что принц Фредрик и иные руководители шведской политики хотели донести до голландского посла, сводилось к следующему: пусть Республика, ради Бога, сделает первый шаг — и тогда пожелания голландцев большей частью будут выполнены. Но ван Бюрманиа понимал, — ему достаточно было перечитать свои инструкции, — что в Гааге не желали делать ничего и, уж конечно, не желали быть вовлеченными в наступательный союз.
При подобном расхождении позиций никакого успеха достичь было нельзя. Так что уже 29 декабря ван Бюрманиа обратился к секретарю Генеральных штатов Франсуа Фагелу, с которым вел официальную переписку, с вопросом, есть ли еще смысл в его переговорах{392}. Проблемой было также нежелание властей провинции Голландия поддерживать посла, назначенного против их воли. Так, из-за противодействия голландских адмиралтейств дипломат не мог даже составить полное описание причиненного голландцам ущерба.
Однако в первые месяцы 1720 г. противодействие уменьшилось. Это было связано с проходившими зимой в Гааге переговорами о завершении формирования Четверного союза, т.е. о вступлении Республики вместе с Великобританией, Францией и Австрией в борьбу против Испании. Между тем скоро выяснилось, что Испания в военном отношении быстро слабела. Развернув в октябре 1719 г. наступление в Каталонии, франко-британские силы подошли к Барселоне. Одновременно в Галисии англичане овладели портовым городом Виго, а британские эскадры перерезали морские пути, соединявшие Испанию с ее американскими колониями. В середине ноября на Сицилии австрийцы принудили к капитуляции Мессину, которую удерживали испанские войска. Фактически это означало победу союзников, и король Испании не выдержал. 5 декабря кардиналу Джулио Альберони, одному из главных противников мира при испанском дворе, было приказано удалиться от государственных дел и в течение трех недель покинуть страну{393}. Участники антииспанской коалиции согласились прекратить боевые действия лишь при условии, что Испания присоединится к Четверному союзу. Деваться испанцам было некуда — и 19 февраля 1720 г. они вступили в альянс, который по иронии судьбы был создан в первую очередь против них. Судя по всему, в Лондоне, Париже и Вене союз уже не считали исключительно антииспанским и конъюнктурным, а видели возможность сделать его основой новой системы международной безопасности{394}.
С поражением Испании в войне участие голландцев в Четверном союзе перестало быть в глазах англичан делом таким уж срочным. Теперь, когда отпали прямые экономические и политические мотивы добиваться с Республикой дружбы, Лондон мог себе позволить отказаться от некоторых прежних обещаний. В свое время, летом 1718-го, дабы заманить Гаагу в альянс, ей предложили, чтобы возможными уступками Швеции в сфере торговли в равной мере пользовались и британские купцы, и голландские{395}. Но полтора года спустя испанская угроза была устранена, а в Стокгольме тон, размер и ритм задавала британская скрипка. В обмен на поддержку со стороны англичан Швеция, как уже говорилось, отдала их королю как курфюрсту Ганноверскому Бремен и Верден, а британским подданным предоставила торговые привилегии, создавшие правовую основу для вытеснения их конкурентов-голландцев со шведского рынка. Ключевыми здесь были таможенные тарифы{396}.
Амстердам, естественно, разразился протестами. Все это напомнило голландцам, как англичане подвели их в отношении торговли с испанскими владениями при заключении Утрехтского мира 1713 г., обеспечив себе монополию на перевозку рабов в американские колонии Испании. Теперь в утешение былым союзникам британский посол в Гааге Кадоген пообещал «применить все действенные средства, дабы подданные Республики могли получить такие же преимущества, что и англичане»{397}. Все это, безусловно, ничего не значило. Впрочем, Хейнсиюс хотел, тем не менее, ввести свою страну в Четверной союз и тем самым сохранить дружбу с Францией, Великобританией и императором Священной Римской империи. Но Амстердам продолжал требовать, чтобы британское правительство обещание Кадогена выполнило, и это требование было подтверждено в официальной резолюции Генеральных штатов{398}. Однако участие Республики в альянсе фактически больше не стояло на повестке дня. Как уже часто бывало после Утрехтского мира, руководители страны снова не поспевали за развитием реальной ситуации.