Однако ван Хорнбейк мог предложить Швеции так же мало, как и его предшественник. Рюмпфу великий пенсионарий сообщил, что охотно сделал бы что-нибудь для шведов и что подобные настроения свойственны большинству гаагских политиков{426}, но финансовое положение страны не позволяет ей оказать Швеции военное содействие ни в какой форме. О том же доносил своему королю и Прейс{427}. Кроме того, рассуждали в Гааге, если уж британский флот не смог образумить русского царя, то удастся ли это намного меньшим по размерам военно-морским силам Республики?
В остальном все беседы в Гааге были лишь повторением ходов. Голландцы хотели сначала возмещения ущерба и подписания торгового договора, а уж потом дальнейших переговоров. Для шведов первоочередным было заключение союза. В этом смысле — ничего нового, но кое-что все же изменилось. Если Хейнсиюс в разговорах с Прейсом всегда высказывался неопределенно и более или менее нейтрально, то ван Хорнбейк не скрывал, что считает Россию опасной. И в этом своем анализе он становился все радикальнее. В конце мая 1721 г. великий пенсионарий признался Прейсу, что лучше всего было бы царю побыстрее покинуть этот мир, после чего можно будет попытаться восстановить прежнее положение на Балтике{428}. Перед лицом русской угрозы интересам Республики ван Хорнбейк не исключал, что в будущем его страна и Швеция все-таки выступят совместно против России. В то же время он полагал, что Швеции следует как можно скорее заключить с Россией мир, а дальше набираться сил и ждать лучших времен. Такой же совет давали через Прейса шведам Витворт и лорд Сандерленд{429}. Не нужно было обладать стратегическим гением, чтобы увидеть в этом совете англичан ясный сигнал: о существенной британской помощи Швеции больше не было и речи. Да и от других держав мало чего можно было ожидать. Именно поэтому Прейс настоятельно рекомендовал своему королю войну прекратить.
Шведское правительство и само понимало, что без мощной поддержки со стороны продолжать войну не в состоянии. Но для того, чтобы в обмен на мир уступить противнику большие территории, требовалось преодолеть высокий психологический барьер. Лишиться земель на восточном побережье Балтийского моря означало ни много ни мало официально отказаться от статуса региональной великой державы. Был и еще один осложняющий фактор. С восшествием на шведский престол королевы Ульрики, а затем ее супруга, принца Гессен-Кассельского, оказались нарушены права Гольштейн-Готторпского дома, и не все в Европе это одобрили. Так, император Священной Римской империи и царь всея Руси выразили поддержку герцогу Гольштейн-Готторпскому. Перед шведской дипломатией стояла тяжелая задача: свести к минимуму территориальные потери страны и одновременно добиться всеобщего признания «гессенского престолонаследия». Государственные интересы Швеции оказались смешаны с частными интересами династии.
И когда весной 1721 г. в Финляндии, в городе Нюстад (в русской традиции Ништадт, сегодня финский Уусикаупунки), начались прямые русско-шведские переговоры о мире, было совершенно очевидно, что произойдет обмен принадлежавших Швеции территорий на признание русскими Фредрика Гессен-Кассельского шведским королем. Как раз в таком обмене будут упрекать впоследствии Фредрика I в связи с Ништадтским миром{430}. По договору, заключенному 10 сентября 1721 г., Швеция потеряла Ингрию, Эстляндию, Лифляндию, острова Дагё (эстонский Хийумаа) и Эзель (Сааремаа), а также окрестности Выборга. Но возлагать всю ответственность за это на короля Фредрика нельзя. Во-первых, Швеция была в военном отношении истощена и не имела возможности без прикрытия со стороны британского флота наладить оборону. Поэтому, например, в июне 1721 г. русские войска, не встречая особого сопротивления, сожгли город Гявле, в 200 км от Стокгольма. Во-вторых, ожидать существенной помощи от иностранных государств шведам не приходилось, поэтому даже к стратегии затягивания они прибегнуть не могли. В-третьих, финансовая ситуация страны была безнадежной, если не сказать хуже. Принимая во внимание все эти факторы, следует признать, что условия Ништадтского мира вряд ли могли быть иными.