VI.
ОТ ХОЛОДНОГО К ЧУТЬ ТЕПЛОМУ: ГОЛЛАНДИЯ И РОССИЯ В 1719–1721 годах
Если отношениям Гааги со Стокгольмом гибель Карла XII в 1718 г. сулила улучшение, то в контактах с Петербургом едва ли можно было ждать потепления. Дело Якоба де Би оставило глубокие следы. Царь был в гневе, и его послу Куракину предстояло внушить это правителям Республики. В начале декабря 1718 г. князь Борис Иванович предпринял первые шаги в этом очень нелегком деле. Он должен был не только выразить голландцам оскорбленные чувства своего государя, но и потребовать удовлетворения{438}. Это последнее великий пенсионарий Хейнсиюс считал совершенно излишним. Ведь де Би от царского двора удалили, бумаги его отобрали, а сам он сидит в Гааге фактически без работы — чего же еще требовать? Судя по донесениям Куракина, его голландские собеседники, кроме того, заявили, что Генеральные штаты уже проявили уступчивость, не выразив протест против того, что у их представителя изъяли дипломатическую переписку. Иными словами, «Высокомочные» достаточно унижены. Царь, очевидно, и сам это понял — в январе 1719-го он повелел Куракину на том и остановиться{439}.
Инцидент, однако, был еще далеко не исчерпан. С января в Гааге пошли разговоры о том, что именно де Би отправят в Стокгольм для переговоров о захваченных шведами голландских судах и грузах. Хейнсиюс обратился с просьбой предложить подходящего человека к амстердамцам, «ибо тот будет в Швеции заниматься прежде всего и главным образом делами их города и его жителей»{440}. Великий пенсионарий хотел также избежать распрей по поводу наилучшего кандидата у себя в Гааге. Власти Амстердама высказались без обиняков: Якоб де Би в северных делах хорошо разбирается и государству служит с большим усердием. В постскриптуме к своему письму в Гаагу амстердамский пенсионарий Виллем Бёйс добавил, что магистрат его города обсудил случившееся с де Би в Петербурге и считает его невиновным, а ход всего дела был таков, что царю самому следует дать Республике удовлетворение{441}. В Гааге против предложенной амстердамцами кандидатуры де Би не возражали{442}.
Примечательна та определенность, с которой высказались власти Амстердама. На протяжении всей Северной войны город оказывал помощь России, но это не предотвратило бесчисленных конфликтов между обеими странами в сфере торговли. Взаимности не получилось, и теперь реакция амстердамцев показывала, насколько они разочаровались в связях с Россией. Первоочередным стало восстановление отношений со Швецией. К тому же мало кто еще находил нужным считаться с чувствами русской элиты. Назначение де Би ко двору злейшего врага России означало, что в Голландии высланного из Петербурга дипломата реабилитируют и награждают. Амстердам, а за ним и официальная Гаага ясно давали понять, что не позволят наступать им на ноги.
Князь Куракин, разумеется, доложил все это своему государю. Петр пришел в ярость. В его глазах де Би был враждебно настроенным и никчемным человечком, который в Швеции будет только распространять всякого рода злонамеренные слухи о российских властях{443}. Естественно, Куракин подал в Гааге протест против нового назначения дипломата, которого удалили из России{444}. Гаагские политики с их многолетним опытом затягивания любого дела, дабы выиграть время, решили не спешить. Они переслали ноту Куракина в Стокгольм, попросив де Би на нее отреагировать. Тот страстно отстаивал свою невиновность, остерегаясь вместе с тем нападать на самого царя. Не Петра, а вице-канцлера Шафирова представил он злым гением, стоявшим за всем этим инцидентом в Петербурге. Нелепость, конечно, ведь в российской системе принятия решений трудно было даже вообразить себе, будто чиновник рискнет вызвать международно-дипломатический скандал без твердого одобрения высшего начальства. Но во всяком случае для Генеральных штатов после обмена обвинениями дело было закрыто.
Из-за вынужденного отъезда де Би из царской столицы Голландия осталась без дипломатического представителя в России. Надо было подыскать преемника. В конце января 1719 г. прозвучало имя Абрахама Коррона, который приходился шурином бургомистру города Лейден. «Личность сомнительная», — доложил в Петербург российский агент Йоханнюс ван ден Бюрг, ибо несколькими годами раньше Коррон потерял кучу денег на операциях страхования{445}. Одновременно в Амстердаме все чаще называли имя лейтенанта Виллема де Вилде, который и будет резидентом Генеральных штатов в России до самой своей смерти в 1729 г. Куракину де Вилде объявил, что претендует на этот пост, поскольку пользуется расположением царя. На самом же деле Петр был вовсе не в восторге от его кандидатуры и написал Куракину, что в Петербург следовало бы послать человека позначительнее и что он, Петр, отнюдь не поддерживает этого назначения{446}.