К военным усилиям добавились дипломатические, причем Петр и его окружение все больше смотрели на голландцев как на потенциальных союзников. Вот почему 28 февраля (11 марта) 1720 г. царь разрубил гордиев узел торговых проблем между обеими странами, объявив в собственноручно написанном указе о полной свободе голландской торговли на Балтике, без всяких условий: «…Милостиво за благо изобрели подданным их высокомочных стат [штатов] позволить свободный и невозбранный ход и торг на Балтическом море в пристани швецкия»{461}. Как велико было в Гааге недоверие к заявлениям русских, смог убедиться посол Куракин. Он доложил царю, что голландцы сомневаются, будет ли дозволено свободное плавание их торговых судов в Данциг и Кёнигсберг, ведь в царском указе эти порты не упоминались, а речь шла лишь о свободе торговли со Швецией{462}. Особенно скептически восприняли указ Петра депутаты штатов провинции Голландия от Амстердама. Без особых на то оснований они испытывали глубокое разочарование. Амстердамцы давно уже не без пафоса спрашивали себя, как могла Россия в последние годы так обращаться с их купцами после всех услуг, которые оказал ей Амстердам в Северной войне{463}. Однако на этот раз русские, обещая неограниченную свободу торговли, имели в виду именно то, что говорили.
Одно из препятствий к улучшению русско-голландских отношений было таким образом устранено. Кроме того, Куракин мог сообщить своему властелину и другие хорошие новости. Проклинаемый петербургской элитой Якоб де Би был отозван «Высокомочными» из Стокгольма и на обратном пути погиб. В противоборстве же со шведским дипломатом в Гааге Прейсом по поводу фрегатов, строившихся в Амстердаме для России, русский посол одержал верх. В общем, недаром князь Борис Иванович весной 1720 г. снял себе на шесть месяцев дом в деревне Эттен, близ города Бреда, на юге страны{464}. Он явно считал, что спокойно может на полгода покинуть Гаагу. То было еще одним подтверждением того, что напряженность, царившая прежде между Россией и Голландией, ослабла.
ПЕРВЫЙ ПЕРИОД МИССИИ ВИЛЛЕМА ДЕ ВИЛДЕ:
август 1720 — ноябрь 1721 г.
Благодаря улучшению русско-голландских отношений новый резидент Генеральных штатов Виллем де Вилде вправе был смотреть на предстоящую ему миссию на берегах Невы с оптимизмом. В начале июня 1720 г. он получил от «Высокомочных» инструкцию и приказ отправиться в Россию как можно скорее. На корабль с подходящим названием «Питерхофф» дипломат взял с собой ни много ни мало целую бочку бренди, восемь сыров, апельсины, лимоны, кофе, чай, растительное масло, уксус, четыре ящика парфюмерии, два охотничьих ружья, три пищали и четыре пистолета. Вероятно, ему посоветовали, чтобы он в России прежде всего ходил на охоту. Из-за неблагоприятного ветра корабль прошел пролив Эресунн с опозданием на две недели, 25 июня{465}, а еще почти через месяц достиг Петербурга.
По пути, в различных прибалтийских портах, куда он заходил, де Вилде наблюдал впечатляющие военные приготовления русских. В одном лишь Ревеле на стенах крепости разместили 300 пушек, а гарнизон увеличили до 13 тысяч человек. В Кроншлоте, к югу от Кронштадта, стояли наготове старые суда, которые предполагалось затопить, дабы помешать вражеским брандерам подойти к батареям{466}. Бывший кадровый офицер, лейтенант де Вилде проявил особый интерес к военной инфраструктуре России. Так что в его лице Генеральные штаты обзавелись в Петербурге таким представителем, который сочетал дипломатию с хорошим пониманием военного дела.
Уведомив, как полагалось дипломату, о своем прибытии канцлера Головкина и вице-канцлера Шафирова, резидент на следующий день, 22 июля, впервые явился в царскую канцелярию. На главный вопрос, когда состоится аудиенция у русского государя, там ответили, что резидента известят. Однако, возвращаясь домой, он неожиданно повстречал на улице Петра. Самодержец приветствовал его со всей сердечностью, лично показал ему сады своей новой городской резиденции и даже пригласил на обед. По-видимому, отношения сложились, ибо в последовавшие за этим месяцы де Вилде еще не раз гулял с Его Царским Величеством в дворцовых садах. А однажды монарх без предупреждения сам зашел к голландцу выпить бокал вина{467}. Нового резидента неизменно приглашали на все придворные празднества, будь то дни рождения или именины членов царской семьи, торжества по случаю военных побед или годовщины коронации. Празднества устраивались великолепные, с фейерверками. Таким светским праздникам Петр, в отличие от своего благочестивого отца, «тишайшего» Алексея Михайловича, придавал, как известно, больше значения, чем церковным. Если резидент де Би в свое время чурался подобных развлечений Петра, видя в них только пьянство и чревоугодие (и этим вызвал к себе неприязнь царя и его окружения), то его преемнику все это нравилось, и он развлекался от души.