Инциденты, впрочем, случались. В августе 1721 г. во внутреннем дворе резиденции де Вилде российский подданный барон фон Бюлау, побранившись со слугой дипломата Якобом, ударил его. Известный в Петербурге как изобретатель, барон уверял царя, что может поджечь корабль на расстоянии мили и огонь этот нельзя будет погасить. Это была как раз такая новинка, которой всегда можно было заинтересовать Петра, постоянно искавшего новые военные технологии. Первое испытание, в феврале 1721-го, закончилось неудачей, но изобретатель объяснил ее холодной погодой и обещал больше успеха, когда потеплеет{473}. Оправдываясь за побои, нанесенные слуге резидента, фон Бюлау заявил, что Якоб состоял на службе у него и ушел от него незаконно{474}.
Де Билде решил, что этого дела так не оставит. Вопрос о том, чей на самом деле слуга Якоб, голландец считал не столь существенным. Куда важнее был для него тот факт, что избиение произошло на территории, принадлежащей дипломату, где действует международное право, которое, как он указал в своем донесении в Гаагу, «защищает иностранных дипломатов и их слуг»{475}. Столь резкая реакция де Вилде, несомненно, была связана с воспоминаниями о деле его предшественника де Би, в обращении с которым русские тоже нарушили международные дипломатические обычаи, введя к нему в дом солдат и конфисковав его бумаги. Новый резидент со всей решительностью дал понять, что не позволит шутить с «честью своей страны» и ее представителя. Де Вилде потребовал от российских властей принять меры. Ждать пришлось недолго: барона арестовали и посадили в Шлиссельбургскую крепость{476}. Безусловно, сыграло свою роль и то обстоятельство, что как раз в те дни Северная война закончилась — и в изобретении фон Бюлау не было большой нужды. Своими действиями официальный Петербург показал: в отношениях России и Голландии вновь применяются принятые дипломатические нормы и традиции.
Окончание Северной войны в августе 1721 г. застало де Вилде в российской столице. В своих донесениях Генеральным штатам он описал пышные торжества в честь триумфального для России Ништадтского мира. Сообщил он, разумеется, и о том, что в ноябре Сенат поднес Петру титулы отца отечества и императора всероссийского. На следующий же день, подчеркнул голландец, разбушевавшийся северо-западный ветер погнал воды Невы вспять, на город, и за несколько часов тот был полностью затоплен. Между строк этого донесения явно сквозила критика: дав осыпать себя чрезмерными почестями, самодержец прогневал Всевышнего, столица поплатилась за гордыню ее создателя.
Итак, с 1719 по 1721 г. противоречия между Россией и Республикой Соединенных Нидерландов уменьшились. Противники Швеции один за другим заключали с ней мир, и это на Петра подействовало. Правительство России, проявлявшее поначалу такую неуступчивость в вопросе о свободе голландской торговли на Балтике, пошло наконец на компромисс — возможное вовлечение Республики в антироссийскую коалицию было совсем не в интересах царя и его державы. И хотя подобная коалиция с самого начала была бессильна противостоять военному могуществу русских, все же лучше было не рисковать. Признание как Швецией, так и Россией свободы голландской торговли на Балтийском море, к которой так стремились правящие круги Голландии, особенно Амстердама, устранило важное препятствие во взаимоотношениях сторон. Разрядить напряженность между Петербургом и Гаагой помогли также усилия нового резидента Виллема де Вилде и проявленная им гибкость. Несмотря на свой неподобающе низкий дипломатический ранг он быстро сумел вызвать к себе среди русской верхушки необходимые симпатии. Принесет ли это голландцам существенные политические дивиденды, должно было показать будущее.