В то лето у де Вилде других дел в Петербурге почти не было. Лето прошло в празднествах. За годовщиной Полтавской битвы последовал торжественный спуск на воду новых боевых кораблей, для самого же Петра главным стало открытие его дворца в Петергофе. В конце августа Его Величество сам провел иностранных дипломатов по дворцовым постройкам и садам, после чего был устроен грандиозный праздник. На де Вилде Петергоф с его каналом, бассейнами и фонтанами произвел неизгладимое впечатление, особенно то, что напор воды не только позволял всем фонтанам бить день и ночь, но и приводил в движение несколько водяных мельниц{502}. Как ни странно, дипломат из Гааги не упоминает о том, что все эти «водяные потехи» и дворец Монплезир были созданы по голландским образцам, о чем написал французский посол, усмотревший явное сходство каналов в Петергофе с каналами в Гааге{503}.
Празднества продолжились и осенью. Прекрасным поводом стал приезд персидского посла, тем более что он прибыл заключать мир. Пять провинций на Каспийском море Персия уступила России в обмен на военную помощь против афганских мятежников, все еще действовавших в Персии. Тем самым эта держава превращалась, по сути, в вассала русского царя{504}.
Безуспешно пытаясь добиться от российских властей решения тех вопросов, которые интересовали голландцев, де Вилде мог тем временем заниматься также делами частных лиц. В конце ноября приехал в Петербург проповедник Абдиас Хаттинга из Зеландии со своим секретарем. У них было на руках рекомендательное письмо от князя Куракина к барону Остерману, только что назначенному вице-президентом Коллегии иностранных дел. Приезд Хаттинги породил всяческие слухи. Говорили, будто он алхимик и занимается ростовщичеством. Де Вилде же предполагал, что приезжий намерен с помощью России начать торговлю с Вест-Индией, подрывая там позиции голландцев. Резидент не ошибся: договорившись с несколькими голландскими купцами, Хаттинга планировал основать торговую компанию под покровительством царя Петра. Впрочем, Остерман никакого интереса к этому проекту не проявил. Руководители российской дипломатии, вероятно, понимали, что после того, как в 1713 г. британцы обошли своих голландских союзников, получив монополию на поставку рабов в американские владения Испании, ни правительство Республики, ни ее Вест-Индская компания больше не допустят никаких посягательств на позиции голландцев в районе Карибского моря{505}.
Но гораздо важнее были проходившие осенью и зимой 1723–1724 гг. переговоры между Россией и Францией с целью нащупать почву для торгового договора. В Гааге за этими переговорами следили особенно пристально. Многолетние разговоры голландцев с русскими о подобном же договоре ничего не дали, а теперь французский посол в Петербурге Жак де Кампредон грозил преуспеть в том, что ни голландским дипломатам, ни купцам, которые вели торговлю с Россией, не удалось. Был у этого дела и военный аспект. Едва ли не главной целью французов было обеспечить бесперебойные поставки из России мачт, корабельной смолы, дегтя и пеньки для строительства новых боевых кораблей, ведь французский флот вышел из войны за испанское наследство изрядно потрепанным.
Для голландцев в этих планах французов крылась немалая опасность, ибо в Гааге считались с возможностью новой войны с Францией, далеко за последние 40 лет не первой. Боялись и того, что в союзе с французским королем царь сумеет добиться для русских торговых судов беспошлинного прохода через пролив Эресунн, что даст им существенное преимущество перед конкурентами-голландцами. Одновременно французы просили для своих купцов монополии на некоторые российские товары. Понятно, что в Гааге, в Генеральных штатах первыми забили тревогу депутаты от Амстердама, поскольку именно для амстердамцев защита коммерческих интересов Голландии на Балтике была делом жизненно важным. А благодаря влиянию Амстердама в Гааге, его городская политика становилась политикой государственной. Так что Генеральные штаты в своей секретной резолюции от 20 июня 1724 г. призвали к максимальной бдительности не только де Вилде, но и его коллег-дипломатов при французском и британском дворах{506}.