Обращение голландских купцов к Мейеру с просьбой поддержать их ходатайство в Сенате свидетельствует о двух вещах. Во-первых, большинство торговцев-голландцев в России посчитали более влиятельным не официального дипломатического представителя Республики, а человека из их собственной среды. Старые дружеские связи весили намного больше. Во-вторых, купцы вообще не сочли необходимым вмешательство своего государства как выразителя коллективных интересов всех голландцев. Каналы неформальные явно ценились выше официальных. Понятно, что для де Вилде все это было отнюдь не комплиментом. Ведь в прошлом как раз его предшественники должны были защищать коллективные коммерческие интересы голландцев в России. Ему же — при отсутствии переговоров о торговом договоре — приходилось ограничиваться вмешательством лишь в дела, касавшиеся отдельных лиц. Круг его обязанностей существенно сузился.
Но, как бы там ни было, добиться снижения таможенного тарифа не удалось. В вопросе о пошлинах царь остался непреклонным, так что резидент Генеральных штатов смог сообщить своему начальству только о «строжайшем исполнении» нового таможенного устава{514}. В Гааге были этим крайне недовольны и официально напомнили де Вилде о его ответственности. Указав в своем ответе на то, что голландские купцы в России поручили защиту своих интересов Мейеру, резидент, однако, понимал, что для начальства этого недостаточно, а потому добавил, что сделает все возможное, но все же отметил непреклонность царя в этом вопросе{515}. Да и вице-президент Коллегии иностранных дел Остерман в разговоре с дипломатом выразился со всей ясностью: русский монарх ни с кем не заключал торгового договора, поэтому волен делать все, что ему угодно{516}.
У российского двора были весной 1724 г. совсем иные заботы. Петр Алексеевич задумал короновать свою супругу в качестве императрицы. Сам он был увенчан шапкой Мономаха еще мальчиком, в 1682 г., а в 1721-м провозглашен императором. Но Екатерина родилась, как известно, в семье ливонского крестьянина и была замужем за шведским драгуном, после чего стала военным «трофеем» Меншикова, у которого ее забрал Петр. Он тайно обвенчался с ней в 1707 г., а пять лет спустя — уже официально. С этого момента, перейдя в православие, Екатерина считалась русской царицей. Для чего же понадобилась самодержцу коронация жены? Вероятнее всего, его беспокоила проблема престолонаследия. Дочери Петра и Екатерины, как и сын покойного царевича Алексея, были еще несовершеннолетними, а значит, в случае внезапной кончины государя должно было быть установлено регентство. По замыслу Петра, регентство предстояло взять на себя Екатерине, именно для этого нужна была ее официальная коронация. Впрочем, в манифесте от 15 ноября 1723 г., в котором было объявлено о будущей коронации в Москве, говорилось не об этом, а о вознаграждении царем заслуг своей супруги, всегда служившей ему опорой и находившейся рядом с ним даже в военных походах{517}.
Из-за болезни Петра торжества были отложены до 18 мая 1724 г. Вместе со всем дипломатическим корпусом Виллем де Вилде на них, разумеется, присутствовал. Судя по его письму секретарю Генеральных штатов, голландцу повезло занять место «на возвышении справа от трона»{518}, откуда все было хорошо видно. Архиепископ Новгородский совершил религиозный обряд, после чего император сам возложил на голову супруги корону. Он также вручил ей державу, но не скипетр, и это говорило о многом. Важная роль в церемонии досталась и Меншикову: он раздавал народу серебряные и медные монеты.
Какими полномочиями обладала отныне Екатерина, понять было трудно. Пока дело ограничилось тем, что, несомненно, по ее инициативе в самый день коронации престарелому действительному тайному советнику П.А. Толстому был пожалован титул графа. Так стали графами и все его будущие потомки, включая великого писателя Льва Толстого. Но уже в том же 1724 г. ясно обозначились пределы влияния императрицы. В ноябре ее камергера Виллема Монса, брата Анны Монс, которая некогда была любовницей Петра, и Матрену, старшую сестру Виллема, арестовали. Приближенные Екатерины, эти двое фактически сами определяли, с кем она видится и кто может через нее как-то повлиять на государя. На практике они продавали право доступа к императрице за большие деньги.