Не успела новость о заключении Ништадтского мира дойти до Гааги, как в резолюции Генеральных штатов от 15 декабря 1721 г. Рюмпфу уже поручили прозондировать в Швеции почву для заключения нового торгового договора. Президент канцелярии граф Хорн эту идею одобрил и попросил, чтобы переговоры проходили в Стокгольме{545}. Король Фредрик во время частной аудиенции, которую он дал Рюмпфу, тоже выразил готовность заключить договор в самом ближайшем будущем. Однако в Гааге спешить уже перестали. В конце марта 1722-го шведы даже спросили Рюмпфа, хочет ли еще руководство Республики нового договора. Резидент ответил честно и искренне: государственное устройство Республики таково, что не позволяет ничего делать быстро{546}. К началу лета голландский дипломат все еще никаких распоряжений от своего начальства насчет договора не получал.
У шведов был в отношении возможного торгового соглашения с голландцами свой подход. В августе 1722 г. король освободил от уплаты ввозных пошлин на все товары все без исключения суда, построенные в Швеции или же купленные за границей, но целиком принадлежащие шведам{547}. Иностранцам же в свободе от пошлин отныне было отказано. Тем самым Стокгольм ясно показал свою приверженность политике меркантилизма, т.е. стимулирования собственной торговли и промышленности. Одной из целей было развернуть в стране производство железных и стальных инструментов, а также фарфора{548}.
Этот шведский протекционизм свидетельствовал о явном разрыве с прошлым. Голландско-шведский торговый договор 1679 г. был основан на принципе равноправия обеих сторон. Лишь те шведские корабли, которые были оснащены по меньшей мере 24 пушками, могли иметь преимущества перед голландскими судами. Теперь, с освобождением от пошлин только шведских судов — в ущерб иностранным, — система отношений радикально менялась. Здесь Швеция была в тогдашней Европе не одинока. Другие государства, например Россия, тоже ставили поощрение собственной экономики выше принципа равенства. С голландскими воззрениями на торговлю и коммерческие интересы политика протекционизма была, конечно, несовместима.
Между тем Рюмпф давно уже просил у своих патронов в Гааге разрешения съездить на родину. К этому его побуждало прежде всего желание навести порядок в своих частных делах — добиться того, чтобы задерживаемое в течение долгих месяцев жалованье было выплачено ему полностью. Когда же осенью 1722 г. у резидента и его жены начались, кроме того, проблемы со здоровьем, просьбы Рюмпфа к великому пенсионарию Исааку ван Хорнбейку позволить ему немедленно выехать в Голландию стали еще более настойчивыми{549}. Но отъезд приходилось все откладывать, так что покинуть Стокгольм резидент смог лишь в мае 1723-го. Судьба не была к нему милостива и перед самым его отплытием. Сильный пожар, вспыхнувший на ветряной мельнице неподалеку от дома Рюмпфа, уничтожил более 2000 строений. Среди них был дворец шведского сенатора Лейенстеда, который со своей многочисленной семьей нашел приют у готовившегося к отъезду голландца. Сам же дипломат, пытаясь спасти от огня дом своей тещи, был ранен упавшим на него куском дерева{550}.
После того как Рюмпф отбыл на родину, делами голландской миссии в Стокгольме стал ведать ее секретарь ван де Санде. 30 июня он сообщил в Гаагу, что шведские сословия, совместно заседая в риксдаге, единогласно признали императорский титул русского царя{551}, своего недавнего противника. Но это был не более чем показной жест доброй воли. Многие мечтали о реванше, хотя и понимали, что необходимо набраться терпения.
Швеции предстояло, так сказать, пересоздать себя, и кратчайшим путем к этой цели была перестройка экономики. Нужно было уменьшить зависимость от заграницы, поощряя и развивая собственную промышленность, ограничивая импорт и стимулируя экспорт. В риксдаге Эммануил Сведенборг, знаменитый естествоиспытатель, занимавшийся среди прочих областей знания экономикой, представил депутатам обзор, из которого следовало, что страна ввозит гораздо больше товаров, чем вывозит{552}. Для исправления положения правительство наметило конкретные меры. В конце августа иностранцам предоставили право свободно основывать в Швеции предприятия. Могущество ремесленных цехов было сломлено, что открыло дорогу новым, более современным формам производства. Чтобы привлечь деловых людей из-за рубежа, был смягчен режим безраздельного господства лютеранской церкви, хотя до полной свободы вероисповеданий было далеко. Приверженцы кальвинизма практиковать свою веру могли, но исключительно в сфере частной жизни{553}. В Стокгольме им были открыты двери церкви при голландской миссии. Католикам на такую терпимость рассчитывать не приходилось: их религия осталась в Швеции под запретом. Власти всеми силами побуждали народ работать. В марте 1724 г. королевским указом было определено, что в дни памяти апостолов читать проповедь разрешается лишь один раз и только утром, с 8 до 10 часов. Потом все должны снова браться за работу.