Около этого времени осенью, в конце сентября, в Лондоне и других частях королевства распространилась эпидемия болезни дотоле неизвестной, которую по ее проявлениям назвали «потливым недугом». Болезнь эта была скоротечной как в каждом отдельном случае заболевания, так и в смысле длительности бедствия в целом. Если заболевший не умирал в течение двадцати четырех часов, то благополучный исход считался почти обеспеченным. Что же до времени, прошедшего прежде чем болезнь перестала свирепствовать, то ее распространение началось примерно двадцать первого сентября, а прекратилось до конца октября, — она, таким образом, не помешала ни коронации, состоявшейся в последних числах этого месяца, ни (что было еще важнее) заседанию парламента, начавшемуся лишь через семь дней после этого. Это была чума, но, по всей видимости, не разносимая по телу кровью или соками, ибо заболевание не сопровождалось карбункулами, багровыми или синеватыми пятнами и тому подобными проявлениями заражения всего тела; все сводилось к тому, что тлетворные испарения достигали сердца и поражали жизненные центры, а это побуждало природу к усилиям, направленным на то, чтобы вывести эти испарения путем усиленного выделения пота. Опыт показывал, что тяжесть этой болезни связана скорее с внезапностью поражения, чем с неподатливостью лечению, если последнее было своевременным. Ибо, если пациента содержали при постоянной температуре, следя за тем, чтобы и одежда, и очаг, и питье были умеренно теплыми, и поддерживая его сердечными средствами, так чтобы ни побуждать природу теплом к излишней работе, ни подавлять ее холодом, то он обычно выздоравливал. Но бесчисленное множество людей умерло от нее внезапно, прежде чем были найдены способы лечения и ухода. Эту болезнь считали не заразной, а вызываемой вредными примесями в составе воздуха, действие которых усиливалось за счет сезонной предрасположенности; о том же говорило и ее быстрое прекращение.
В канун дня Симона и Иуды[22] король обедал с Томасом Буршье, архиепископом Кентерберийским и кардиналом[23], а из Ламбета[24] посуху через мост отправился в Тауэр, где на следующее утро посвятил двенадцать рыцарей-знаменосцев[25]. Но в том, что касается раздачи титулов, он был не слишком щедр. Несмотря на столь недавнее сражение и на столь скоро ожидаемую коронацию, он произвел только троих: Джаспер, граф Пемброк (дядя короля)[26], получил титул герцога Бедфордского, Томас, лорд Стенли (отчим короля)[27], стал графом Дерби, а Эдвард Кортни — графом Девонским; при этом, однако, король имел в виду совершить дополнительную раздачу титулов во время работы парламента, движимый мудрым и приличествующим случаю намерением распределить их так, чтобы одними из них почтить свою коронацию, другими — свой парламент.
Коронация состоялась двумя днями позже, на тринадцатый день октября в 1485 лето Господне. В это время Иннокентий VIII был папой римским[28], Фридрих III германским императором[29], а его сын Максимилиан вновь избранным королем римлян[30], Карл VIII королем Франции, Фердинанд и Изабелла королем и королевой Испании[31], а Яков III королем Шотландии[32]; со всеми этими королями и государствами король поддерживал в это время добрый мир и дружеские отношения[33]. В тот же самый день (как будто корона, оказавшись на голове, вселила в нее мысли об угрозах) он ради большей своей безопасности ввел правило, чтобы его сопровождал отряд из пятидесяти лучников под командой капитана, получивший название «дворцовой стражи»; однако, для того чтобы в этом можно было видеть скорее требование монаршего достоинства, подражание тому, что он встречал за рубежом, чем проявление осторожности, связанной с его личными обстоятельствами, он дал понять, что это установление не является временным, но должно остаться в силе на все последующие времена.
Седьмого ноября в Вестминстере открылось заседание парламента, созванного королем тотчас же после вступления в Лондон. Созывая парламент (и притом с такой поспешностью), он преследовал главным образом три цели. Во-первых, обеспечить закрепление короны за собой и своим потомством. Далее, добиться отмены парламентского осуждения[34] всех своих сторонников (а их было немало), прощения всех враждебных действий, совершенных ими в ходе борьбы на его стороне, и восстановления их в правах, а также осуждения парламентом руководителей и наиболее активных деятелей из числа его врагов. В-третьих, провозглашением амнистии успокоить страхи остальной части вражеской партии, ибо он знал, какой опасности подвергается король со стороны своих поданных, если большинство подданных считает, что подвергается опасности с его стороны. К этим трем специальным основаниям для созыва парламента добавилось то, что, как осторожный и трезвый в своих суждениях государь, он счел за лучшее поскорее показать своему народу, что он намерен править с помощью закона, хотя и вошел в страну с помощью меча, а также постараться приучить их видеть своего короля в том, о ком они еще столь недавно говорили как о враге и изгнаннике. В том, что касалось наследования престола, он (не считая того, что он ни в чем не поступался своей волей и не потерпел бы никакого упоминания о леди Елизавете, в том числе в связи с порядком престолонаследования) действовал с большой мудростью и чувством меры. Ибо, с одной стороны, он не настаивал на том, чтобы соответствующий акт был составлен как заявление или признание прав, а, с другой — хотел, чтобы он имел характер нового закона или ордонанса, но выбрал своего рода средний путь: было постановлено, причем в иносказательных и уклончивых выражениях,
22
Память апостолов
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
Бэкон употребляет здесь и неоднократно в дальнейшем термин английского средневекового права «attainder», который означал лишение прав лица, совершившего тяжкое преступление («фелонию» — felony) и приговоренного к смерти или объявленного вне закона (см. примеч. 33). «Фелонией» при первых Плантагенетах называлось предательство вассалом своего сюзерена; с конца XII в. термин стали относить ко всякому уголовному преступлению. Лицо, подвергшееся «attainder» (в русском переводе «Истории» — «осуждение» или «лишение прав»), не могло ни наследовать землю, ни передавать ее по наследству. С середины XV в. возникло такое явление, как лишение прав законодательным путем, парламентскими биллями. Тюдоры широко пользовались этой мерой в борьбе со своими противниками: 138 актов о лишении прав при Генрихе VII и еще больше при Генрихе VIII.