При этих его словах кто-то быстро вошел в дом и сообщил мистеру Адамсу, что его младший сын утонул. С минуту пастор стоял в безмолвии, потом заметался по комнате, в горчайшей муке оплакивая свою утрату. Когда Джозеф, равно ошеломленный несчастьем, достаточно оправился, он попробовал утешить пастора; в этой попытке он привел немало доводов, которые в разное время запали ему в память из его проповедей, как частных, так и публичных (ибо Адамс был великим противником страстей и ничего так охотно не проповедовал, как преодоление их разумом и верой), но сейчас пастор не был расположен внимать увещаниям.
– Дитя, дитя, – сказал он, – не хлопочи о невозможном. Будь это кто другой из моих детей, я мог бы еще снести удар терпеливо, но мой маленький лепетун, любовь и утеха моих преклонных лет… чтобы он, бедный крошка, был выхвачен из жизни, едва ступив на ее порог! Самый милый, самый послушный мальчик, никогда ничем не огорчивший меня! Только сегодня утром я дал ему урок по «Quae Genus» [224]. Вот она, эта книга, по ней бы он учился, бедное дитя! Теперь она уже не нужна ему. Он был бы отличнейшим учеником и стал бы украшением церкви… Никогда не встречал я таких способностей и такой доброты в столь юном существе.
– И какой он был красивый мальчик! – говорит миссис Адамс, очнувшись от обморока на руках у Фанни.
– Мой бедный Джекки, [225] неужели я тебя больше никогда не увижу! – восклицает пастор.
– Увидите, конечно, – говорит Джозеф, – но не здесь, а на небесах: вы встретитесь там, чтобы больше никогда не разлучаться.
Пастор, верно, не расслышал этих слов, так как не обратил на них большого внимания; он продолжал сетовать, и слезы скатывались ему на грудь. Наконец он вскричал: «Где мой мальчик?» – и кинулся было за порог, когда, к его великому изумлению и радости, которую, надеюсь, читатель с ним разделит, он встретил бегущего к нему сына, правда вымокшего насквозь, но живого и невредимого. Человек, принесший известие о несчастии, проявил излишнее рвение – как это бывает иногда с людьми – из не очень, мне кажется, похвального пристрастия к передаче дурных вестей: увидев, как мальчик упал в реку, он, чем бы кинуться ему на помощь, помчался сообщать отцу об участи ребенка, которая представилась ему неизбежной, но от которой мальчика спас тот самый коробейник, что раньше вызволил его отца из менее страшной беды. Радость пастора была столь же бурной, как перед тем его горе; он тысячу раз принимался целовать и обнимать сына и плясал по комнате, как умалишенный; когда же он увидел и узнал своего старого друга коробейника и услышал о его новом благодеянии, какие испытал он чувства? О, не те, что испытывают два царедворца, заключая друг друга в объятия; и не те, с какими знатный человек принимает подлых, вероломных исполнителей своих злых намерений; и не те, с какими недостойный младший брат желает старшему радости в сыне [226] или с каким человек поздравляет своего соперника, добившегося любовницы, места или почести. Нет, читатель, он чувствовал кипение, восторг переполненного честного, открытого сердца, рвущегося к человеку, оказавшему ему доподлинные благодеяния; и если ты не можешь сам постичь сущность этих чувств, то я не стану понапрасну стараться помочь тебе в этом.
Когда все треволнения улеглись, пастор, отведя Джозефа в сторону, стал продолжать таким образом:
– Да, Джозеф, не поддавайся чрезмерно своим страстям, если ждешь счастья в жизни.
У Джозефа, как это могло бы статься и с Иовом, иссякло терпение, он перебил пастора, говоря, что легче давать советы, чем следовать им; и что он-де не заметил, чтобы сам мистер Адамс одержал над собою столь полную победу, когда думал, что потерял своего сына или когда узнал, что мальчик спасен.
– Юноша, – ответил Адамс, возвышая голос, – желторотому е подобает поучать седовласого. Ты не ведаешь нежности отцовской любви; когда ты станешь отцом, только тогда ты будешь в состоянии понять, что может чувствовать отец. Нельзя требовать от человека невозможного; утрата дитяти есть одно из тех великих испытаний, в которых нашему горю дозволено быть неумеренным.
– Отлично, сэр, – восклицает Джозеф, – и если я люблю женщину так же сильно, как вы свое дитя, то, конечно, ее утрата причинит мне равную скорбь.
– Да, но такая любовь неразумна, дурна сама по себе, и ее следует преодолевать, – отвечает Адамс, – она слишком отдает плотским вожделением.
– Однако же, сэр, – говорит Джозеф, – нет греха в том, чтобы любить свою жену и дорожить ею до безумия!
225
В следующей главе выясняется, что мальчика зовут Дик (Ричард). Здесь или там Филдинг ошибся.
226
Согласно действующей в Англии системе наследования, имущество и титул переходят к старшему сыну, и только если он умрет бездетным, ими воспользуется младший брат. Поэтому удел младших сыновей – служба (армия, церковь, юриспруденция).