И тогда остроумец, видя, что его шутки имеют успех, взыграл духом и, обратившись к Адамсу, вызвал его на фехтование стихами, а чтоб его раззадорить, сам сделал первый выпад и произнес:
Адамс, бросив на него неизъяснимо презрительный взгляд, сказал, что он заслуживает плетки за свое произношение.
– А вы чего заслуживаете, доктор, – возразил остроумец, – если не умеете ответить с первого раза? Хорошо, я подам за тебя строку, тупая голова, – на «S»:
– Как, и на «М» он не может? Хорош пастор! Что же ты не догадался украсть заодно с рясой немного пасторской латыни?
– Если б он и догадался, – сказал тогда другой из сотрапезников, – вы все равно пришлись бы ему не по зубам; я помню, в колледже вы были сущим дьяволом в этой игре. Как вы, бывало, ловили свежего человека! Из тех же, кто вас знал, никто не смел с вами состязаться.
– Теперь-то я все это перезабыл, – вскричал остроумец, – а раньше, верно, справлялся не худо… Позвольте, на чем же я кончил? На «М»… так… м-да…
Да, в былое время я умел это делать неплохо…
– Э! Шут вас унеси, вы и сейчас отлично справляетесь, – сказал его приятель, – во всей Англии вас никто не перешибет.
Больше Адамс не мог стерпеть.
– Друг, – сказал он, – у меня есть восьмилетний сын, который подсказал бы тебе, что последний стих звучит так:
– Спорю с тобой на гинею, – сказал остроумец, бросая монету на стол.
– И я с вами вполовину! – воскликнул второй.
– Идет! – ответил Адамс, но, сунув руку в карман, вынужден был пойти на попятный и сознаться, что у него нет при себе денег, что вызвало общий смех и утвердило торжество его противника, столь же неумеренное, как и хвалы, которыми венчало его все общество, утверждая, что Адамсу следовало походить подольше в школу, перед тем как идти на состязание в латыни с этим джентльменом.
Секретарь между тем снял показания как с того молодца, так и с тех, кто захватил обвиняемых, и положил записи пред судьей, который привел всех свидетелей к присяге и, не прочитав ни строчки, приказал секретарю написать приказ об аресте.
Тогда Адамс высказал надежду, что его не осудят, не выслушав.
– Нет, нет, – воскликнул судья, – когда вы явитесь в суд, вас спросят, что вы можете сказать в свою защиту, а сейчас мы вас еще не судим, я только отправляю вас в тюрьму; если вы на сессии докажете вашу невиновность, вас оправдают за отсутствием улик и отпустят, не причинив вам вреда.
– Разве же это не наказание, сэр, безвинно просидеть несколько месяцев в тюрьме? – вскричал Адамс. – Я прошу вас хотя бы выслушать меня перед тем, как вы подпишете приказ.
– Что путного можете вы сказать, – говорит судья, – разве тут не все черным по белому против вас? Должен вам заметить, что вы очень назойливый человек, если позволяете себе отнимать у меня столько времени. А ну-ка, поторапливайтесь с приказом!
Но тут секретарь сообщил судье, что среди прочих подозрительных предметов, найденных в кармане у Адамса (перочинный нож и прочее), при нем обнаружена книга, написанная, как он подозревает, шифром, ибо никто не смог прочесть в ней ни слова.
– Эге, – говорит судья, – молодец-то может еще оказаться не просто грабителем, он, чего доброго, в заговоре против правительства! Давай-ка сюда книгу.
И тут явилась на сцену бедная рукопись Эсхила, собственноручно переписанная Адамсом. Поглядев на нее, судья покачал головой и, обернувшись к арестованному, спросил, что означают эти шифры.
– Шифры? – ответил Адамс. – Да это же Эсхил в рукописи.
– Кто? Кто? – сказал судья.
– Эсхил, – повторил Адамс.
– Иностранное имя! – вскричал секретарь.
– Скорей, сдается мне, вымышленное, – сказал судья.
Кто-то из гостей заметил, что письмо сильно походит на греческое.
– Греческое? – сказал судья. – Что же тут написано?
– Да нет, – говорит тот, – я не утверждаю безусловно, что это так: уж очень я давно не имел дела с греческим… Вот кто, – добавил он, обратись к случившемуся за столом приходскому пастору, – скажет нам сразу.
Пастор взял книгу, надел очки, напустил на себя важность и, пробормотав сперва несколько слов про себя, произнес вслух:
– Да, это в самом деле греческая рукопись, очень древняя и ценная. Не сомневаюсь, что она украдена у того же священника, у которого негодяй взял рясу.
– А что он, мерзавец, разумеет под своим Эсхилом? – говорит судья.
– Э-э, – сказал доктор с презрительной усмешкой, – вы думаете, он что-нибудь смыслит в этой книге? Эсхил! Хо-хо-хо!… Теперь я вижу, что это такое: рукопись одного из отцов церкви. Я знаю одного лорда, который даст хорошие деньги за этакую древнюю штучку… Ну да, вопросы и ответы. Начинается с катехизиса на греческом языке. Н-да… м-да… Pollaki toi… [121] Как твое имя?
– Да, как имя? – говорит судья Адамсу.
А тот отвечает:
– Я же вам сказал и повторяю: это Эсхил!
– Отлично! – восклицает судья. – Пишите приказ об аресте мистера Эсхила. Я вам покажу, как меня дурачить вымышленными именами!
Один из присутствующих, приглядевшись к Адамсу, спросил, не знает ли он леди Буби, – на что Адамс, тотчас вспомнив его, ответил в радостном волнении:
– О сквайр, это вы? Вы, я надеюсь, скажете его чести, что я не виновен?
– Я поистине могу сказать, – отвечает сквайр, – что я крайне удивлен, видя вас в таком положении. – И, отнесшись затем к судье, он добавил: – Сэр, уверяю вас, мистер Адамс не только по рясе, но и на деле священник, и к тому же джентльмен, пользующийся самой доброй славой. Я вас прошу уделить еще немного внимания его делу, потому что я уверен в его невиновности.
– Да нет же, – говорит судья, – если он джентльмен и вы уверены, что он не виновен, то я не собираюсь сажать его в тюрьму, вот уж нет! Мы посадим только женщину, а джентльмена отпустим, вы возьмете его на поруки. Загляните в книгу, секретарь, и посмотрите, как это берут на поруки, живо… да напишите поскорей приказ об аресте на эту женщину.
– Сэр, – воскликнул Адамс, – уверяю вас, она так же безвинна, как и я!
– Возможно, – сказал сквайр, – что тут произошло недоразумение; мы, может быть, послушаем, что нам расскажет мистер Адамс?
– С превеликим удовольствием! – ответил судья. – И предложим джентльмену бокал – смочить горло перед тем, как он начнет. Я не хуже всякого другого знаю, как обходиться с джентльменами. Никто не скажет, чтобы я хоть раз, с тех пор как стал судьей, засадил в тюрьму джентльмена.
117
Нежно сердце мое и легкой стрелой уязвимо
118
Так же как мы на огне проверяем желтое злато
120
Как у богов