– Да, – сказал Джозеф, – и да благословит его бог! Другого такого нет на свете.
– Конечно! Он лучший из людей! – вскричала Фанни.
– Вот как? – молвил сквайр. – Так я хочу, чтобы лучший из людей сидел со мной в карете.
И с этими словами он велел остановить лошадей, а Джозеф по его приказу окликнул пастора, который, узнав его голос, еще прибавил шагу и вскоре поравнялся с ними. Сквайр, едва сдерживая смех при виде пастора, пригласил его сесть в карету; тот долго благодарил и отказывался, говоря, что может пойти пешком рядом с каретой и ручается, что не отстанет, но его в конце концов уговорили. Теперь сквайр поведал Джозефу о своей женитьбе; но он мог бы и не утруждать себя напрасно, так как его лакей уже выполнил эту задачу, покуда Джозеф переодевался. Далее он высказал, каким счастьем наслаждается он с Памелой и как он ценит всех, кто связан с нею родством. Джозеф кланялся многократно и многократно изъявлял свою признательность, а пастор Адамс, только теперь заметивший новый наряд Джозефа, прослезился от радости и принялся потирать руки и прищелкивать пальцами, как одержимый.
Они подъехали к дому леди Буби, и сквайр, попросив их подождать во дворе, прошел к своей тетке и, вызвав ее из гостиной, сообщил ей о прибытии Джозефа в таких словах:
– Сударыня, так как я женился на добродетельной и достойной женщине, я решил признать ее родственников и оказывать им всем должное уважение; поэтому я почту себя бесконечно обязанным перед всеми моими близкими, если и они поведут себя так же. Правда, ее брат был вашим лакеем, но теперь он стал моим братом; и я счастлив одним: что ни нрав его, ни поведение, ни внешность не дают мне оснований стыдиться, когда я его так называю. Словом, сейчас он стоит внизу, одетый, как подобает джентльмену, и мне желательно, чтобы впредь на него так и смотрели, как на джентльмена; вы меня несказанно обяжете, если допустите его в наше общество, потому что я знаю, что это доставит большую радость моей жене, хотя она никогда не упомянет о том.
Это была милость Фортуны, на какую леди Буби не посмела бы надеяться.
– Племянник, – ответила она ему с жаром, – вы знаете, как меня легко склонить ко всему, чего захочет Джозеф Эндрус… фу, я хотела сказать, чего вы захотите от меня; и так как он теперь с вами в родстве, я не могу принимать его иначе, как своего родственника.
Сквайр сказал, что весьма обязан ей за такое великодушие. И, сделав затем три шага по комнате, он снова подошел к ней и сказал, что он просит еще об одном одолжении, которое она, верно, окажет ему так же охотно, как и первое.
– Тут есть, – сказал он, – одна молодая особа…
– Племянник, – молвит леди, – не позволяйте моей доброте соблазнять вас на столь обычное в этих случаях желание обратить ее против меня самой. И не думайте, что если я с таким снисхождением согласилась допустить к своему столу вашего шурина, то я соглашусь терпеть общество всех моих слуг и всех грязных девок в округе.
– Сударыня, – ответил сквайр, – вы, вероятно, никогда не видели это юное создание. Мне не случалось встречать ни в ком такой нежности и невинности в соединении с такою красотой и таким благородством.
– Я ее ни в коем случае не допущу к себе, – возразила леди с горячностью, – никто в мире не уговорит меня на это, я даже самую просьбу эту нахожу оскорбительной, и…
Зная ее непреклонность, сквайр ее перебил, попросив извинения и пообещав больше и не заикаться о том. Затем он вернулся к Джозефу, а леди к Памеле. Он отвел Джозефа в сторону и сказал ему, что сейчас поведет его к его сестре, но что ему пока не удалось получить разрешения на то же для Фанни. Джозеф просил, чтоб ему позволили повидаться с сестрой наедине и затем вернуться к Фанни; но сквайр, зная, какое удовольствие доставит его супруге общество брата, не согласился и сказал Джозефу, что такая недолгая разлука с Фанни не страшна, раз он знает, что она в безопасности; и в добавление он выразил надежду, что Джозеф и сам не захочет сразу уйти от сестры, с которой так давно не виделся и которая его так нежно любит… Джозеф тотчас сдался, ибо поистине ни один брат не мог любить сестру свою сильнее; и, сдав Фанни на попечение мистера Адамса, он последовал за сквайром наверх, между тем как девушка, радуясь, что ей не нужно являться к леди Буби, отправилась с пастором в его жилище, где, как она полагала, ей был обеспечен радушный прием.
Глава VI,
из которой вас просят прочесть ровно столько, сколько вам будет угодно
Встреча между Джозефом и Памелой не прошла без слез радости с обеих сторон; и объятия их полны были нежности и любви. Однако все это доставило больше -удовольствия племяннику, нежели тетке; ее пламя только жарче разгорелось, чему еще более способствовало новое одеяние Джозефа, хотя и без него достаточно ярки были живые краски, в какие природа облекла здоровье, силу, молодость и красоту. После обеда Джозеф по их просьбе занимал их рассказом о своих похождениях; и леди Буби не могла скрыть досады в тех местах рассказа, где на сцену выступала Фанни, – особенно же. когда мистер Буби пустился в восторженное восхваление ее красоты. Леди сказала, обратившись к новой своей племяннице, что она удивляется, как это ее племянник, женившийся, как он уверяет, по любви, почитает приличным развлекать жену таким разговором; и добавила, что она, со своей стороны, приревновала бы мужа, если бы он стал так горячо восхищаться другою женщиною. Памела ответила, что и она, пожалуй, усмотрела бы в этом достаточный повод к ревности, если бы не видела здесь лишь новый пример способности мистера Буби находить в женщинах больше красоты, чем им уделено. При этих ее словах обе дамы уставили взоры в два зеркала; и леди Буби ответила, что мужчины вообще мало что понимают в женской красоте; затем, любуясь каждая только собственным своим лицом, они принялись наперебой восхвалять друг дружку. Когда настал час отходить ко сну (причем хозяйка дома оттягивала его, покуда позволяло приличие), она сообщила Джозефу (которого мы будем впредь называть мистером Джозефом, так как у него не меньше прав на такое наименование, чем у многих других, – тех неоспоримых прав, какие дает хорошая одежда), что распорядилась приготовить ему постель. Он, как мог, отклонял эту честь, потому что сердце его давно рвалось к милой Фанни, но миледи настаивала на своем, утверждая, что во всем приходе он не найдет удобств, приличных для такого лица, каким он должен теперь себя считать. Сквайр и его супруга поддержали ее, и мистеру Джозефу Эндрусу пришлось в конце концов отступиться от намеренья навестить в этот вечер Фанни, которая со своей стороны так же нетерпеливо ждала его до полуночи, когда во внимание к семье мистера Адамса, и так уже просидевшей ради нее лишние два часа, она легла спать, – но не заснула: мысли о любви гнали сон, а то, что Джозеф не пришел, как обещал, наполняло ее беспокойством, которое, впрочем, она не могла приписать иной причине, как просто своей тоске по нему.