- Пора прощаться, Пташка! – Он взял ее за плечи и притянул к своим губам. Этот поцелуй был не похож на вчерашний. Не было в нем той страсти и огня, проникающих в душу, но каждый раз думая о Клигане, именно этот момент вставал перед ее взором. Это было полное тоски и душевных терзаний прощание человека, терявшего только что обретенное счастье. Он ничего не говорил… не мог сказать, но все его чувства впервые прорвались наружу, и читались в полных грусти глазах.
- Пообещай, что ты вернешься, не оставишь тут одну. – проговорила Санса.
Мужчина только покачал головой и отстраненным голосом произнес:
- Я не хочу умирать, моя королева, но никому из нас неизвестно, когда Неведомый приберет нас к своим рукам. Но чтобы не случилось, я всегда буду с тобой и чтобы меня увидеть, тебе достаточно просто закрыть глаза.
- Я буду молить о милости всех Богов. – не унималась девушка.
Клиган поднес ее ладошку к губам и направился к двери.
- Постой! – Пташка подошла к нему с маленьким медальоном в руках. Девушка потянулась к клинку за его поясом и с лязгом вытащила его из ножен. Отрезав небольшую прядь огненных волос, Санса вложила их в медальон и протянула мужчине.
- Не забывай…-промолвила она.
========== Глава XVII ==========
Прошло две луны с тех пор, как войско покинуло Королевскую Гавань. Повозки с фуражом медленно двигались на Север, то и дело застревая в грязной жиже, в которую превратился Королевский тракт. Размытая дождями и изрытая копытами дорога просто не хотела пропускать ни пеших, ни конных воинов. Приходилось класть деревянные доски, чтобы протащить по ним тяжелые обозы. Лошади и люди, измученные долгими переходами, буквально валились с ног от усталости, поэтому решено было делать дополнительные остановки.
Чаще всего приходилось ночевать под наскоро сооруженными навесами или просто под открытым небом. Иногда на пути попадались, разоренные войной и мародерами, деревни, но и там лишь изредка можно было найти уцелевшую крышу.
Боевой дух падал с каждым шагом, сделанным по разоренной земле, и по лагерю волнами стало расходиться недовольство, которое жестко пресекалось рыцарями, испытывающими схожие чувства. Малолетний король с каждым днем становился все более раздражительным и вымещал свою злобу на всяком, кто в приступе гнева, оказывался рядом. Первой жертвой избалованного мальчишки стал придворный шут. Сир Донтос так и не сумел сгладить недовольство венценосной особы своими шутками и поплатился за это языком. Старому слуге, поднесшему к королевскому столу остывший кусок мяса, повезло намного меньше: Джоффри приказал раздеть бедолагу, и пропустить его через строй воинов, где каждый обязан был ударить его дубинкой – к утру несчастный покинул этот мир.
Лорд Тайвин, прекрасно понимая всю серьезность ситуации, благоразумно предпочел изменить установленный порядок, разделяя дорожные тяготы с простыми солдатами. Он вынужден был отказаться от шелкового шатра и королевской пищи, сидя за одним костром с воинами и вкушая жесткую солонину, чечевичный суп и черствый хлеб. Такое поведение главы войска вселяло в людей уважение и некоторое подобие уверенности.
Несмотря на все лишения, измученные люди, повинуясь долгу и плети, шли вперед, оставив за собой Дарри и миновав Перекресток, неуклонно приближалась к Близнецам.
Пес, как и любой бывалый солдат, стойко переносил все тяготы похода, но впервые перспектива кровопролития не радовала его. Мыслями он все чаще возвращался к маленькой Пташке, которая осталась ждать его в золотой клетке. Ни разу, с того момента, как армия покинула Королевскую Гавань, вороны не приносили донесения, поэтому с каждым днем Клигана охватывала все большая тревога. С каждым рассветом мужчина становился мрачнее и раздражительнее, и причина была в неизвестности.
***
До родовой твердыни Фреев осталось всего несколько лиг, и люди заметно воодушевились. Земли Фреев не были преданы огню, а замок не держал длительной осады, поэтому все надеялись на небольшую передышку, чтобы восстановить силы.
Замок, а точнее два замка, похожих абсолютно во всем, немой громадой возвышался над клокочущим Зеленым Зубцом. Из распахнутых ворот навстречу выехали несколько всадников, поравнявший с войском, один из воинов спешился и приклонил колено.
-От имени Уолдера Фрея, лорда Переправы, я имею честь приветствовать Вас, Ваше Величество, в землях моего прадеда. Я его первый наследник – Эдвин Фрей, - проговорил мужчина и неуклюже склонился перед королем.
-Если Ваш Лорд действительно считает, что я оказал ему Великую честь, то почему он сам не явился поприветствовать меня? – скривился Джоффри.
- Мой прадед очень стар, мой король, но он ожидает Вас в Великом чертоге. По случаю Вашего прибытия, а так же добрых вестей из Королевской Гавани, Лорд Переправы дает Великий пир. – с оттенком гордости продолжил Эдвин.
- Надеюсь, этот пир будет отличаться от того, который давал Ваш предок для другого короля. – прорычал Пес, оскаливший в злобной усмешке.
- Наш лорд готов склониться только перед истинным королем, все остальные лишь наглые узурпаторы. – парировал Уолдер Черный, подскакав ближе, чтобы слышать разговор.
- Ничуть не сомневаюсь, что эти же слова вы говорили Роббу Старку, прежде чем убить его, поправ все законы гостеприимства. – не унимался Клиган.
- Единственная обязанность моего Пса – обеспечение моей безопасности, поэтому он весьма недоверчив. Я наслышан о преданности Вашего лорда достаточно, чтобы сделать определенные выводы - вмешался Джоффри, чье настроение, заметно улучшилось от предвкушения пира.
- Лаять из-за спины своего господина – велика доблесть! – подхватил Уолдер Черный, про себя радуясь удачному выпаду.
- А ну повтори, жалкий ублюдок! Я скормлю твой язык собакам – с раздражением бросил Клиган, хватаясь за рукоять меча.
- Довольно! – оборвал эту перепалку лорд Тайвин голосом, не терпящим пререканий. И более спокойно продолжил, - передайте своему прадеду, что король принимает его кров и окажет ему честь, посетив пир.
Лорд Эдвин кивнул, взобрался на коня и поскакал прочь.
***
- За последние несколько лет уже третий король стоит под сводами этого чертога. И двоих из них уже нет в живых, а я все еще сижу на своем месте. Короли, видимо, сейчас мрут, как мухи, - проскрипел старик, внешне похожий на морщинистого хорька, чье лицо и руки покрывали пятна, и устремил свой взгляд на Джоффри.
- «Мрут, ни без твоей помощи», - подумал Клиган!
- Как Вы смеете! – вскричал Джофф, не ожидавший такого небрежного отношения к своей персоне.
Лорд Уолдер откашлялся и ничуть не смутившись, продолжил:
- У мальчишки слишком вспыльчивый темперамент, ничего удивительного в том, что его фитилек так быстро пустил живое семя в королевское лоно, - прохрипел старый Фрей, заливая хохотом.
В зале воцарилась тишина, король бросил непонимающий взгляд на десницу и тот, выступая вперед проговорил:
- Мой король, Лорд Переправы всегда отличался острым языком, попирающим все приличия, и раздражительностью, которая с годами лишь усиливается, не принимайте его слова за оскорбления. Лорд Уолдер, правильно ли я понимаю, что один из воронов принес весть о беременности молодой королевы?
При этих словах, Клиган побелел, как полотно, но быстро совладав с собой, уставился испытывающим взглядом на старика.
- Воистину это так, птица прилетела сегодня утром! – прохрипел старик.
По залу пронесся легкий шепот, Джоффри стоял молча, явно что-то обдумывая, но потом скривился в усмешке и громко изрек:
- Вы принесли нам прекрасную новость, - и совсем тихо проговорил, - с тобой я расквитаюсь позже, ты еще будешь молить меня о смерти.
- Что ж, дорогие гости, для вас приготовлены прекрасные комнаты и горячие ванны, чтоб вы могли омыть дорожную пыль. А потом, мы выпьем за то, чтоб боги даровали королю молодого наследника.
***
Клиган сидел в своей комнатушке, обхватив голову руками. Пустой мех валялся у его ног. Перед затуманенным вином рассудком, мелькали хаотичные отрывки его жизни, но они никак не складывались в единое полотно воспоминаний. Вихрем в его голове пронеслись образы отца, матери и сестры, но их лица были окутаны полупрозрачной пеленой, скрывавшей основные черты, и как он ни старался – не мог ее приподнять. Он не помнил ласковых глаз матери, нежной улыбки сестры, сурового профиля отца. Даже образ Григора стал меркнуть в его памяти, ослабляя ненависть в его душе. И лишь образ маленькой Пташки всегда представал перед его взором четким, оплетенным ореолом яркого света.