— Ладно, я не буду больше ломать мебель. Но почему я это делал? Пойми, прошло уже сто лет с тех пор, как мне довелось посидеть в последний раз, — печально сказал великан, и глаза его наполнились слезами.
— Бедняга, — смягчился я. — Прости, что был так резок с тобой. Ты ведь, как и я, сирота. Но тебе придется сесть на пол, поскольку ни один стул здесь не выдержит твоего веса, к тому же так нам будет удобнее общаться: я заберусь на этот высокий конторский табурет, и мне не придется задирать голову к потолку, разговаривая с тобой, — мы сможем беседовать лицом к лицу.
Великан в удобной позе устроился на полу, накинув на плечи красное одеяло, которое я ему дал, нахлобучил на голову наподобие модного шлема мой таз для умывания и закурил предложенную мной трубку — выглядел он в таком виде весьма живописно. Я посильнее разжег огонь в камине, и мой притихший гость вытянул ноги во всю длину, поближе к благодатному теплу. Его невероятного размера ступни были испещрены многочисленными выбоинами.
— Что у тебя с ногами? — спросил я. — Почему они так потрескались?
— Из-за дьявольского холода, — ответил великан. — Пока я лежал в земле под фермой Ньюэлла, меня непрерывно бил озноб — от головы до пяток. Но я все равно люблю эту ферму, она для меня точно дом родной. Нигде не чувствую такого покоя, как там.
Мы дружески болтали еще минут тридцать, пока я не заметил, что у моего собеседника утомленный вид, о чем и сказал ему.
— Утомленный? — переспросил он. — Да, это так. И поскольку ты был добр ко мне, я, пожалуй, все тебе расскажу. Дело в том, что я — дух Окаменелого человека, тело которого выставлено в музее напротив твоего дома. Я — призрак Кардиффского великана. И мне не будет ни отдыха, ни покоя, пока мое бедное тело снова не предадут земле. Но как убедить людей сделать это? Запугать их, когда они будут глазеть на мои останки! Ночь за ночью я бродил по музею. Призвал на помощь других призраков. Да только все усилия были тщетны, ибо ночью в музеи никто не ходит. Тогда я решил наводить страх на жителей дома, который находится напротив музея, поэтому и пришел сюда. Думал, мне удастся добиться своего, если я смогу заставить кого-нибудь выслушать меня, тем более что мои собратья из потустороннего мира согласились оказать мне эффективную поддержку. Каждую ночь мы сотрясали стены этого здания, громыхая цепями в затхлых коридорах, стонали, зловеще перешептывались, топали вверх и вниз по лестнице, и, должен признаться, я совсем обессилел. Но сегодня, увидев свет в твоем окне, я вновь ощутил прилив энергии и взялся за дело с прежним энтузиазмом. И, тем не менее, я невероятно устал, можно сказать, дошел до полного изнеможения. Умоляю, не лишай меня последней надежды!
Я спрыгнул с табурета и возбужденно воскликнул:
— Это — самое невероятное из того, что мне когда-либо приходилось слышать! Увы, окаменелый бедняга, твои мучения были напрасны, ибо все это время ты старался ради гипсовой копии. Подлинный Кардиффский великан находится в Олбани![2] Черт подери, что ж ты собственные останки от подделки отличить не можешь?!
Ни разу в жизни я не видел в чьем-либо взгляде столько стыда и унижения, каменное лицо гиганта даже скривилось, не выдержав такого позора. Обескураженный призрак медленно поднялся с пола и спросил:
— Это правда? Только ответь честно.
— Такая же правда, как то, что я стою перед тобой.
Великан вынул трубку изо рта и положил ее на каминную полку, мгновение помялся в нерешительности (при этом он удрученно склонил голову и подсознательно, видимо, по привычке, попытался засунуть руки в карманы отсутствующих брюк), а потом вновь обратился ко мне:
— Знаешь, никогда прежде я не оказывался в такой абсурдной ситуации. Окаменелый человек, конечно, мастер обмана, способный надуть кого угодно, но тут он превзошел самого себя — одурачить собственного призрака! Сын мой, если в твоем сердце осталась хоть крупица жалости к бедному одинокому фантому, не рассказывай никому об этом. Подумай, каково было бы тебе чувствовать себя таким ослом?
Я слышал его величавую поступь, гулкое эхо которой с каждым шагом, пока он спускался по лестнице, доносилось все тише и тише, а когда он вышел на пустынную улицу, смолкло совсем. Мне было жаль, что дружелюбный призрак ушел, но еще больше я сожалел о том, что он унес мое красное одеяло и мой таз для умывания.
2
Реальный факт. Мистификация с останками окаменелого гиганта была продолжена другими мошенниками, которые в точности воспроизвели первую гипсовую статую и (к неописуемому возмущению ее владельцев) демонстрировали своего «единственного подлинного» Кардиффского великана в Нью-Йорке, в то же самое время, когда оригинальная статуя собирала толпы людей в музее города Олбани. —