Роль проститутки в общественной и частной жизни эпохи была не ограниченнее, чем раньше, а, напротив, значительнее, отличаясь, однако, во многих отношениях существенно иным характером, чем, например, в эпоху Ренессанса. О количестве проституток в эпоху старого режима точно известно так же мало, как и об их числе в эпоху Ренессанса, ибо до нас дошли только приблизительные подсчеты. Так, в Вене, и притом в годы безжалостного господства созданной Марией Терезией[67] комиссии, наблюдавшей за нравственностью населения, когда каждая захваченная проститутка подвергалась самым жестоким наказаниям, число обычных проституток, по общему мнению, доходило до десяти тысяч, а более дорогих — до четырех тысяч. В Париже — по разным сведениям — их число колебалось между 30 и 40 тысячами, а в Лондоне около 1780 года их даже насчитывалось 50 тысяч, не считая метресс. В одном только лондонском участке Мэрибон их число доходило до 13 тысяч, из которых 1700 населяли целые дома. В Берлине в последнюю четверть XVIII века имелось около ста домов терпимости, в каждом из которых жило не менее семи или девяти проституток. Другими словами, в Берлине XVIII века существовало вчетверо или впятеро больше регламентированных проституток, чем в современном.
Огромное количество женщин, торговавших из года в год любовью в розницу, лучше всего характеризуется, однако, той видной ролью, которую проститутка играла в общественной жизни. На этот счет мы осведомлены гораздо лучше, в особенности относительно больших городов.
В маленьких местечках, где тон задавала ремесленная мелкая буржуазия, и в особенности в деревнях, положение дел, несомненно, изменилось со времени Ренессанса. Официальные дома терпимости, везде существовавшие в XV и XVI веках, сделались с течением времени здесь редкостью. Это, конечно, не значит, что вместе с домом терпимости исчезла из общей картины этих городков и проститутка. Она существовала лишь тайком и всячески маскировала свое поведение. Если раньше она носила позорящие знаки своей профессии в виде особой формы шпильки или желтой каймы на вуали — и должна была их надевать, как только выходила на улицу, чтобы всякий мог ее отличить, то теперь в маленьких городках она, напротив, была обязана одеваться скромно и целомудренно и «честно» зарабатывать свой хлеб как швея, вышивальщица, прачка и так далее. Разумеется, внешняя порядочность нисколько не мешала тому, что эти женщины были очень хорошо известны мужской половине населения, знавшей не только, где они живут, но и когда их можно застать дома.
Подобно тому как проститутки вели тайное существование, так и общение с ними было окутано покровом величайшей тайны. Большинство приходило и уходило окольными путями. Зато именно здесь, в маленьких провинциальных городах, их услуги особенно ценились, и, быть может, нигде проститутки не были в такой мере простым половым аппаратом, как именно здесь. Некоторые проститутки должны были принимать каждый вечер десяток или дюжину мужчин. Такое массовое посещение отдельных проституток объясняет в достаточной степени тот факт, что здесь совершенно отсутствовал тип бродячей проститутки. Характерная для мелких городов чопорность — а в Германии еще господство пиетизма[68] — мешали возникновению этого типа, как и возникновению дома терпимости. По улицам шла только воплощенная порядочность.
Совершенно иной характер носила роль проститутки в жизни больших городов, и потому совершенно иной становилась здесь и ее профессия. Чем более скромной и тайной была профессия проститутки в провинциальных местечках, тем откровеннее выступала она в крупных городах. Если проститутка и перестала быть украшением праздников и жизни, каким она служила в эпоху Ренессанса, то все же без нее не обходилось ни одно развлечение взрослых.
Вольнопромышляющая проститутка наводняла улицы и площади, являясь одной из главных фигур в жизни города. В большинстве городов — в Лондоне, Париже, Риме, Берлине и Вене, в центрах тогдашней общественной жизни — существовали особые корсо[69] проституток, улицы и площади, где в определенные часы, а порой и целый день можно было видеть только их одних. Обыкновенно то были оживленнейшие и красивейшие места города, как Липовая аллея в Берлине, Пале-Рояль в Париже, Грабен в Вене. В «Schattenriss von Berlin»[70], появившемся в 1788 году, говорится: «Летом столь приятное место прогулки под липами совершенно запружено этими созданиями». О Лондоне, где в XVII веке проститутки устраивали свое корсо в Сент-Джеймсском парке, госпожа Мэнли говорит в своей «Атлантиде»: «Удивляюсь, что еще находятся порядочные люди, которые ходят туда, так как парк стал публичным рынком, где молодые женщины продают себя на день или часы, смотря по тому, как им платят».
67
Мария Терезия (
68
Пиетизм — изначально движение внутри лютеранства, характеризующееся приданием особой значимости личному благочестию, религиозным переживаниям верующих, ощущению живого общения с Богом, а также ощущению постоянного нахождения под строгим и бдительным «Божьим оком». Пиетизм во время своего возникновения (XVII век) противопоставлялся лютеранской ортодоксии, акцент в которой делался на догматику, которая далеко не всегда была понятна прихожанам. Поскольку пиетисты не придавали большого значения догматике, то имело место взаимное влияние на аналогичные движения внутри других протестантских конфессий, вследствие чего термин «пиетизм» употребляется и применительно к не связанным с лютеранством деноминациям, и религиозным группам.