Вечером, вернувшись в бухту, рыбак вешал простыню на просушку вместе с сетями, рядом клал весла и снасти, а сам шел домой. Тогда морские вещи заводили морские разговоры, совсем непохожие на домашние: сети хвастались уловом, весла рассказывали про течения, мачта сетовала на расшатавшееся гнездо. Простыня старалась не показывать своей осведомленности в домашних делах, поддерживала исключительно беседы о ветре и море и время от времени вставляла шпильки вроде «Нет, ну вы видели, как постельное белье полоскалось сегодня на ветру? Эти надутые вышитые пододеяльники и глупые простыни в цветочек не иначе как возомнили себя нами, парусами! Хи-хи-хи!»
Поскольку простыня старалась как можно лучше служить парусом, то нет ничего странного в том, что рыбак теперь всегда возвращался рано и с хорошим уловом. Поэтому в доме у него появились деньги и он заменил прохудившуюся черепицу на новую, а его жена купила красивый новый комод.
Тут и разразилась катастрофа. Однажды вечером, когда рыбак как обычно вывешивал простыню-парус на просушку, к нему подошла жена.
– Послушай, что это ты плаваешь с простыней вместо паруса? – спросила она мужа. – Одно дело, когда мы были бедными, но теперь у нас водятся денежки, и тебе уже неприлично плавать под простыней. Давай-ка я прополощу ее, высушу и постелю завтра в постель, а ты купишь себе нормальный новый парус.
Услышав это, простыня едва не потеряла сознания. Она надеялась, что рыбак не захочет с нею расставаться: ведь она слышала, как тот называл ее своим талисманом.
Но рыбак всего лишь пожал плечами.
– Ладно, почему бы и нет? Наверное, ты права. Тем более что у нее и уже край обтрепался.
…Простыня плохо помнила, как жена рыбака отпарывала с нее парусные завязки и полоскала в пресной воде. Она пришла в себя лишь тогда, когда, прицепленная прищепками, висела на веревке в заднем дворе дома рыбака.
Как ей было плохо, как она страдала… Простыня представляла себе, как ее положат в комод и другие простыни скажут ей: «Бедненькая, наконец-то ты к нам вернулась, наверное, ты так намучилась, вон, у тебя и краешек обтрепался!», а пододеяльники скажут: «Где тебя носило? Будем надеяться, теперь-то у тебя в голове не осталось никаких глупых фантазий и иллюзий». Паруса перестанут узнавать ее и говорить с нею, и даже голубая простыня в розовых слониках станет смотреть на нее сверху вниз. И все: больше ни неба, ни моря, ни солнца, ни даже чаек, которых простыня обычно подозревала в намерении загадить ее белизну. И, вывешенная на просушку, она будет завидовать лоскутам материи, из которых дети делают паруса для игрушечных лодочек.
Простыня бы покончила жизнь самоубийством, но простыни для самоубийства не приспособлены, не говоря уже о том, что ее держали на месте прищепки. Поэтому ей ничего не оставалось, кроме как висеть, мечтая о смерти.
И ее мечта почти исполнилась. Ночью с высоких гор, вечно покрытых снегом и льдом, подул ветер. Нет, это был не просто ветер, это была свирепая буря, дышавшая морозом, грохочущий ураган, который нес с собой не только снег, но и ледышки, и камни.
Эта буря обрушилась ночью на рыбацкий поселок и не оставила в нем камня на камне: снесла черепицу, развалила стены, вывернула с корнем деревья, а лодки, стоявшие у берега, разбила об окружающие бухту утесы. Я не знаю, что стало с рыбаком и его женой, надеюсь только, что они остались живы.
А что до простыни, то буря оторвала ее от веревки, швырнула в воздух и понесла.
Простыню крутило и вертело в кромешной ревущей тьме, секло градом и снежной крупой, рвало на части ледяными вихрями, и она думала, что это, должно быть, и есть ад, куда по смерти попадают простыни, не выполнившие свой простынный долг и злокачественно притворявшиеся парусами. Это продолжалось так долго, что в какой-то момент простыня лишилась чувств.
…Когда простыня пришла в себя, вокруг было тихо. Точнее, относительно тихо: плескала вода, слышались чьи-то крикливые голоса. Простыня огляделась по сторонам: буря забросила ее в какие-то неизвестные скалы у моря. Берег был чужим, диким и незнакомым, вдобавок засиженным чайками. И совсем рядом с простыней устроились на камнях несколько чаек и с любопытством смотрели на пришелицу.
– Ты кто? – спросила одна из чаек.
– Я? – переспросила простыня. – Не знаю…
Она оглядела себя: зрелище было прежалкое. Ее ободрало по краям и вымазало в водорослях и тине.
– Сначала я была простыней, – горько сказала она. – Потом парусом. А теперь хорошо если сойду за половую тряпку…
Если она надеялась, что чайки ей посочувствуют, то ее ожидало горькое разочарование: чайки рассмеялись.