Она начала задыхаться, трясти головой и всхлипывать. Дора сделала знак рукой Бену, чтобы он встал со своего места, подсела к дочери и обняла ее:
— Все в порядке. Подумаешь. Это же только слова, ничего страшного.
— Но, мама, она всегда говорит такое. Она спрашивает класс о том, когда празднуются еврейские праздники. И она спрашивает, сколько в классе евреев и сколько американцев.
— А ты у нас еврейка и американка, — сказал отец. — Так в чем же дело?
Дебора не могла объяснить, в чем была причина ее страданий.
Бен видел, что его родители мягкотелые, опустившиеся люди.
— Она плохая, ничтожная, злая женщина, эта мисс Хивит. Она ненавидит евреев, папа, — сказал он.
— Многие люди ненавидят евреев. Тоже мне открыл Америку.
— Папа, тебе надо пойти в школу и поговорить с директором. Он должен запретить этой учительнице так говорить с детьми.
Дора испуганно посмотрела на сына:
— Нет, нет, Бен, ты преувеличиваешь. Все это не имеет никакого значения.
— Наоборот, имеет большое значение!
— Эта учительница просто невежественная женщина, — сказал отец. — В следующем году Дебору будет учить миссис Рот, и она забудет навсегда мисс Хивит. Все это пустяки.
Именно тогда Бен Херскель и сказал своим родителям, что не намерен больше посещать иудаистскую школу. Он больше не считал себя евреем.
Впав в истерику, он высказал им все. Выплеснул всю желчь, всю злобу, все недовольство, которые копились в нем годами. Он говорил об унижениях, которые ему приходилось переживать. Перечислил все то, что презирал в еврейских детях, с которыми ему приходилось ходить в школу. Он сказал все, что думает о своих родителях и их друзьях.
— Вы никогда не боретесь, — говорил, обливаясь слезами. — Вы только пожимаете плечами и говорите нам, чтобы мы были хорошими, хорошими и хорошими детьми. Вы позволяете полицейским-неевреям кормиться у вас за полцены. Дети католиков воруют у вас леденцы. Этот дворник-поляк, этот пьяница, Сташев, приходит сюда каждое утро, и вы даете ему молоко и булочку, он берет еще две газеты и никогда не платит за это и… и…
Не в силах больше продолжать, Бен выскочил из магазина на улицу. Он налетел на их постоянного покупателя, соседа, который вел на поводке собаку. Сосед вскрикнул, пошатнулся и чуть не упал на своего пса. Бен бежал без оглядки.
Краем глаза Бен увидел своего дядю, Натана Гольдштайна, который шел по тропинке парка Эхо, ведущей к площадке для игр. Бен несколько раз подбросил маленький крепкий резиновый черный мяч, а потом швырнул его на бетонную стенку.
— Дядя, давай поиграем.
Он повернулся, бросил мяч в стенку, надеясь, что дядя поймает его. Дядя, конечно, обыграл бы его. Натан Гольдштайн был отличным спортсменом. Высокий, стройный, жилистый, накачанный, он был чемпионом района по многим видам спорта. Побеждал не только ровесников, но и более молодых, бойких и подготовленных ребят.
Но дядя Натан был не только спортсменом. Он показывал фильмы в самых больших кинотеатрах на Бродвее. Отлично разбирался в технике. Умел починить неисправный радиоприемник или тостер, или проигрыватель. Натан мог все починить.
И вот теперь родители Бена позвали Натана, чтобы он направил сына на истинный путь.
Дядя поймал мяч, прижал его к груди и покачал головой:
— Поиграем в мяч в другой раз, детка. А сегодня мы должны серьезно поговорить.
Бен пожал плечами. Он засунул руки в глубокие карманы своих вельветовых штанов и уставился на свои спортивные тапочки:
— Разговаривать нам не о чем. Я не хочу ходить в иудейскую школу. Я больше не верю в иудаизм. Вот и все.
— Ах так. Значит, ты больше не еврей?
— Да, я больше не еврей.
Натан говорил мягким голосом:
— Что ж, у меня есть новости для тебя, детка. Даже здесь, в Америке, свободной стране, еврей это еврей, и тебе лучше побыстрее понять это.
— А какое тебе дело до меня? Какое дело до меня моему отцу? Вы же сами не очень религиозные люди. Вы ходите в храм только по большим праздникам. Вы — лицемеры. А я просто честный человек.
— Что ж, сказать по правде, даже те люди, которые посещают иные храмы, кроме синагоги, уже не считаются евреями. Так, возможно, ты и прав — ты не еврей, и я тоже не еврей.
Дядя протянул руку и обнял мальчика. Они пошли по парку. Темнело. Парк был ухоженный, с подстриженной травкой и молодыми деревьями. Там имелись специальные площадки для маленьких детей, скамейки для матерей и бабушек и вообще для стариков. Там были спортплощадки для детей старшего возраста.