— История нашего народа окутана тайной. Мы не такие люди, как все. Твой отец сказал, ты бесишься из-за того, что еврейские мальчишки не защищаются, когда на них нападают. Ты злишься, что отец позволяет бесплатно питаться полицейским и этому поляку.
— Но ты же не даешь себя в обиду, дядя. Однажды я видел, как ты выбил одному мужику несколько зубов, за то что он обозвал тебя жидом.
— Подумаешь, герой. Я всего лишь проучил этого придурка.
— Да, но он знал, кто ты такой. Я просто схожу с ума, когда вижу, как еврейские мальчики убегают, прячутся… они просто трусы.
Натан улыбнулся:
— Ты когда-нибудь видел их матерей? Эти матери присматривают за ними, чтобы дети вели себя прилично, чтобы не перечили никому, чтобы не поднимали шум, не обращали внимания на своих обидчиков. Важно, чтобы еврейские дети получили хорошее образование. Вы должны овладеть профессией. Вот чему они посвящают свою жизнь, Бенни. Ты же не знаешь, какова жизнь была у родителей этих детей и у твоих родителей. Стоит ли поднимать шум только из-за того, что кто-то обозвал тебя?
Мальчик пнул ногой камень. Он крепко сжал губы, он был разочарован.
— Дядя, пожалуйста. Мы все слышали рассказы о том, как тяжело было жить в старой стране. Но мы ведь теперь в Америке, и мы — американцы.
Дядя положил обе руки на плечи Бена и повернул его к себе лицом:
— Мы евреи, живущие в Америке, Бенни. Возможно, когда-нибудь ситуация изменится, но пока мы те, кто мы есть. Мы занимаем в этой стране такое же место, как итальянцы, ирландцы, поляки и другие иммигранты. Прежде всего, мы пока еще не американцы. Может быть, твои дети станут американцами, но ты — не американец.
— Дядя Натан, когда я вырасту, я изменю свое имя, как это делают кинозвезды. У меня будет американское имя. Я стану спортсменом, пожарником или полицейским. Я стану тем, кем захочу, потому что я буду настоящим американцем.
Дядя долго и пристально рассматривал его, не говоря ни слова, пока мальчику стало не по себе. Он рассчитывал, что его дядя, его американизированный дядя, который разбирался в технике, знал толк в бейсболе и ходил на футбольные матчи, согласится с ним. А тот, напротив, говорил ему, что все это ерунда.
Какая-то перемена произошла в дяде — его лицо выражало боль и злость. В нем боролись противоречивые чувства. Он пытался принять какое-то очень важное решение.
Наконец дядя взял его за руку, отвел к скамейке, усадил его, некоторое время стоял рядом, а потом сел сам.
— Бен, я хочу рассказать о том, о чем ты, по-видимому, не знаешь. Отец полагал, что ты никогда не узнаешь об этом. Он сказал мне, что я могу сам решать, говорить мне с тобой об этом или нет. Что ж, мне кажется, тебе следует знать. Это часть твоей жизни и моей — это часть жизни нашего народа. Но, прежде чем я расскажу, ты должен дать мне честное слово, что больше ни одна живая душа об этом не узнает. Не надо обсуждать это ни с твоим лучшим другом, ни с двоюродными братьями и сестрами. И ты не должен говорить об этом со своими родителями.
Бену вдруг захотелось подшутить над дядей. Выкинуть какую-нибудь шутку. Выдать какую-нибудь остроту. Но слова застряли у него в горле, когда он увидел выражение дядиного лица. Он ожидал, что дядя расскажет ему что-то веселенькое, но понял, что сейчас услышит нечто такое, чего слышать не хотел бы, и холодок пробежал у него по спине.
— Я обещаю, дядя. Что ты хочешь рассказать мне?
— Когда я был маленьким, я услышал историю о том, как моего отца призвали в царскую армию, когда ему и его друзьям было около двенадцати лет. Время от времени солдаты совершали налеты на еврейские поселения. Они нападали на евреев и избивали их. Однажды пришли в гетто и забрали многих еврейских мальчиков. После этого родители начали прятать детей, если становилось известно, что солдаты появятся вновь. Но случалось и так, что солдаты приходили неожиданно, и тогда сотни мальчиков угонялись неизвестно куда. Многие из его друзей умерли. Они были еще совсем маленькие.
Мой отец стал раввином и преподавал в нашей маленькой иудейской школе. В те дни считалось, что если ребенок плохо учился, значит, он был не глупый, а плохой, и его заставляли учить буквы иудейского алфавита силой. Его таскали за волосы, на него орали, его били и пинали. Так что хочешь не хочешь, а приходилось учиться. Отец твоего отца, твой дедушка, был деревенским мясником, женатым на сестре моего отца, поэтому мы все считались одной семьей. Все мы были родственниками в той или иной степени родства — двоюродными братьями или сестрами, деверями или шуринами, золовками или невестками. Мы жили в хибарах, и земля не принадлежала нам. Мы не имели права ходить в обычные школы. Могли ездить в город только по определенным дням, и нам давали для этого специальные пропуска. К нам приходили крестьяне, которые продавали нам овощи. Мы писали для них письма и читали им письма. Мы были очень бедные. Постоянно голодали, страдали от холода, боялись всяких слухов о том, что нам грозит опасность.