одним-единственным совершенным и безгрешным человеком, было бы
достаточно, чтобы спасти всех остальных.
—Я знаю о Твоих планах — и Ты не смог осуществить их! Нет и не будет
никакого Мессии среди сынов Твоего народа. Нет из них ни одного безгрешного.
Ни одного! — он встал перед престолом и начал перечислять имена Божьих детей:
— Ни Моисей, ни Авраам, ни Лот, ни Ревекка, ни Илия...
Отец встал со Своего престола, и по залу прокатилась волна сияния настолько
сильного, что Люцифер отшатнулся и упал.
— СМЕЕШЬСЯ НАД МОИМИ ДЕТЬМИ, —
загремел Божий голос. — Думаешь, ты многое знаешь, ты, падший ангел?
Знание твое ничтожно. Мысли твои простираются не дальше тебя самого. Глаза
твои не могут видеть дальше твоих собственных желаний.
Царь шагнул вперед и взял в руки Книгу. Он повернул ее к Люциферу и
повелел:
— Подойди сюда, лжец, и прочитай имя Того, Кто обличит тебя во лжи.
Прочитай имя Того, Кто разрушит ворота твоей твердыни. Сатана медленно
поднялся с четверенек. Как пугливый волк, описывая широкий круг, он
приблизился к столу, на котором лежала Книга, и прочел одно слово.
— Эммануил, — пробормотал он и добавил, как бы не вполне веря своим
глазам: — «С нами Бог?»
Впервые за все время разговора его лицо повернулось к Отцу:
—Нет. Даже Ты не сделал бы этого. Даже Ты не пойдешь на это.
—Ты и прежде никогда не верил мне, сатана.
—Но Эммануил? Это безумие! Ты и представить Себе не можешь, каково это —
находиться там, на земле! Знаешь, в какой мрак я погрузил ее?! Она загнивает, на
ней царит зло. Земля...
5
— ОНА ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ, — ПРОВОЗГЛАСИЛ ЦАРЬ, — И Я
ВЕРНУ ЕЕ СЕБЕ. Я СТАНУ ПЛОТЬЮ, Я ИСПЫТАЮ ТО, ЧТО
ИСПЫТЫВАЮТ СОТВОРЕННЫЕ МНОЮ. Я УВИЖУ МИР ИХ
ГЛАЗАМИ.
—Но как же их грех?
—Я принесу им милость.
—А как же смерть?
—Я принесу жизнь.
Сатана умолк.
Заговорил Бог:
—Я люблю Своих детей. Тот, кто любит, не лишает своего возлюбленного
свободы. Любовь освобождает от страха. Эммануил оставит после себя племя
бесстрашных. Они не будут бояться тебя и твоего ада.
При мысли об этом сатана пошатнулся. Его голос прозвучал, как голос ребенка, готового заплакать: «Нет, бу-у-у-дут!»
—Я освобожу их от греха, и Я освобожу их от смерти. Без греха и смерти ты не
будешь иметь никакой власти над ними.
Сатана принялся ходить кругами, сжимая и разжимая костлявые пальцы.
Когда он наконец остановился, то задал вопрос, ответ на который хотел бы узнать
и я сам.
—Почему? Почему Ты хочешь это сделать?
Голос Отца был твердым и нежным одновременно:
—Потому что Я люблю их.
Эти двое стояли друг против друга. Ни один не произносил ни слова. Передо
мной находились два крайних полюса вселенной: Бог, облаченный в свет, которым лучилась каждая нить Его одеяния, и сатана, укутанный злом, которое, казалось, пряталось в каждой складке его одежды. Мир противостоял панике.
Мудрость противостояла безумию. Один — спасающий, другой — желающий
оклеветать и обвинить.
Впоследствии я долго размышлял о том, что произошло в ту минуту. Хотя я, казалось, множество раз переживал этот момент заново, воспоминание о тех
событиях продолжает поражать меня. Никогда, в самых безумных моих
фантазиях, я не мог представить, что мой Царь сделает то, что Он тогда сделал.
Если бы Он потребовал, чтобы сатана убирался вон, никто не возразил бы Ему.
Если бы Он уничтожил сатану, кто пожалел бы об этом? Если бы Он приказал мне
сражаться, я с готовностью ринулся бы в бой. Но Бог не сделал этого.
Из круга света протянулась Его рука. С Его престола прозвучали слова:
— Подчинишься ли ты Мне? Вернешься ли ко Мне?
Мне не дано знать мыслей сатаны, но мне показалось, что на мгновение его
ожесточенное, злое сердце вдруг смягчилось. Голова склонилась набок, похоже, приглашение застало его врасплох. Но мгновение спустя он поднял голову.
—Где мы сразимся? — спросил он с вызовом в голосе.
Отец, видя упорство темного ангела, сказал со вздохом: 6
—На холме, именуемом Голгофой.
—Если Ты сможешь до него добраться, разумеется, — ухмыльнулся сатана. Он
направился к выходу, расправил крылья и устремился ввысь.
Отец мгновение стоял неподвижно, затем вновь повернулся к Книге. Открыв ее
на последней главе, он медленно прочел слова, которых я прежде никогда не
слышал. Это были не предложения, не фразы. Просто слова, отделенные друг от