Скрипнула дверь, появился на крыльце Грогер.
— Куксон? А где Синджей?
— Он… ушел, — растерянно ответил Куксон.
— Как — ушел?
— Ушел, ушел! Но как он мог?! — вскричал Куксон. — Он же обещал! Дал слово!
Гоблин сорвал с головы колпак и швырнул под ноги и принялся топтать.
— Он же обещал помочь! А что теперь? Кто нам поможет? Никто!
Долго бушевал гоблин Куксон, призывая проклятия на голову арестанта из камеры триста двадцать пять, потом умолк. Что кричать? Словами делу не поможешь.
Глава 10
В полной растерянности, по-прежнему плохо понимая, что произошло, дошел гоблин Куксон до Ведомства по делам магии и поднялся в свой кабинет.
А куда еще идти? В «Стеклянную собаку»? Это бы хорошо, да только как друзьям в глаза смотреть? Они-то на его помощь надеялись, а что получилось? Синджей их бросил, отправился сводить счеты с хогленом, так что рассчитывать больше не на кого.
Не раздеваясь, Куксон плюхнулся в кресло и мрачно уставился перед собой. Никогда в жизни почтенный гоблин еще не чувствовал себя до такой степени подавленным и растерянным: неожиданное вероломство Синджея поразило его до такой степени, что Куксон все еще не мог поверить в то, что случилось.
Он, Куксон, из темницы ему улизнуть помог, Мейсу в этакое опасное дело втянул, друзей от призрачного убийцы спасти хотел и за Пичеса отомстить, да только ничего из этого не вышло, все зря, пустые хлопоты!
Как теперь быть? Что делать? Кто в таком непростом деле помочь сможет?
Долго думал, размышлял и как ни крути, получалось, что — никто. Не всякому про зеркальную тень расскажешь, а, кроме того, втянуть кого-то в эту опасную историю, значило, навлечь на него гнев всемогущей Стеклянной Гильдии.
Вот и выходит, что рассчитывать сейчас не на кого. Значит, будет зеркальная тень каждую ночь бродить по улицам Лангедака, убивая и смертных и бессмертных, и никто ее не остановит…
Час шел за часом, время летело, а гоблин Куксон по-прежнему сидел, не шевелясь, глядя перед собой невидящим взглядом.
Но если находился бы сейчас в кабинете помощник Граббс, за годы службы неплохо узнавший своего начальника, то немало подивился бы он переменам, которые происходили с почтенным гоблином. Глаза его вдруг загорелись желтым огнем, взгляд сделался острым и сосредоточенным, руки крепко стиснули поручни кресла.
— Никто не остановит? — сквозь зубы процедил Куксон, отвечая на какие-то свои мысли. — Посмотрим!
Он решительно встал и встряхнулся, словно сбрасывая с себя невидимую тяжесть.
Отчаяние исчезло, будто сгорело вместе с закатом, зато появилось кое-что другое. Впервые в жизни почувствовал мирный гоблин ярость и холодную ненависть. Вся жизнь его будто перевернулась и чувствовал себя Куксон совершенно иначе, чем несколько часов назад, и всякий, кто увидел бы его сейчас, поспешил бы убраться с его дороги подобру-поздорову. Гоблин Куксон подошел к окну, постоял, посмотрел на ночные улицы, освещенные фонарями, на темные дома, в которых почивали сладким сном горожане, дождался, пока часы на городской башне пробьют полночь. Заслышав перезвон, он слегка кивнул сам себе: пора.
Одернул куртку, поправил шарф и направился к дверям. Действовал спокойно, обдуманно, от недавней растерянности и следа не осталось.
На пороге оглянулся: «страшный чучел» тоскливо смотрел вслед. Куксон повернул назад: подумалось вдруг, что Бонамур должен быть с ним, чтобы своими глазами увидеть все, что произойдет. Казалось почему-то, что «страшный чучел» переживает оттого, что его хозяина больше нет, да только ни сказать, ни сделать ничего не может, потому как — чучел, он чучел и есть.
— Вместе пойдем, Бонамур, — сказал Куксон, взял «чучел» под мышку и покинул кабинет.
Идти недалеко было, две улицы миновать да переулок пройти.
…Вокруг ночного гоблинского рынка пылали костры, призрачное зеленое пламя разгоняло тьму.
Тянулись длинные прилавки, пустые, не заваленные всякой всячиной, как на обычных рынках да ярмарках, потому как просьбы — товар особый, его на прилавок не выложишь. Гоблины-торговцы (и знакомые Куксону и незнакомцы) не суетились, подобно коробейникам, не расхваливали товар, а сидели спокойно, попивая пахнущий болотной ряской горячий чай, непроницаемыми глазами рассматривая посетителей, поджидая, когда кто-нибудь из толпы шмыгнет к ним поближе и вполголоса заискивающе осведомится могут ли уважаемые гоблины выполнить его просьбу, крошечную совсем, незначительную.
Тогда гоблин, к которому обращался покупатель, отставлял кружку, и принимался за дело: расспрашивал, выслушивал, обещал просьбу непременно выполнить, а покупатель радовался, торопился заключить сделку и не замечал странного выражения, появляющегося в немигающих глазах продавца.