Оставалось у него еще одно, последнее дело.
Самое важное.
… Возле входа повстречался знакомый тролль-надзиратель.
— Это… с зимними праздниками вас, почтенный Куксон!
— И тебя тоже, Грух, — кивнул гоблин. — Заглядывал я к начальнику Мадьягару по важному дельцу… слышал, наверное, про столичных гостей?
— Ну, это… слышал, конечно, — хмыкнул тролль, бренча связкой ключей. — Мы, надзиратели, как увидели стряпчих из вампиров, так и поняли: плохо дело! Это…отдавать лепрекона придется!
— Так и есть, — сказал гоблин. — Освободили его.
Тролль огорченно поцокал языком.
— Жаль, жаль… теперь долго ждать, пока еще кто-нибудь сбежать надумает!
— М-да, — неопределенно проговорил Куксон и вынул из кармана узкий синий конверт с серебряной печатью. — Кстати, Грукх, вот тебе приглашение на парадный обед Караульной Гильдии. Мы, гоблины, всегда слово держим, не то что некоторые…
Он посмотрел на физиономию тролля и решил насчет «некоторых» не уточнять.
— Так это… — Грукх от радости на мгновение дар речи потерял. — Мне? На парадный обед?!
— Тебе, тебе. Ты уж меня не поведи, помни о приличиях, не посрами тролльское племя!
— Так я это… не посрамлю! — горячо заверил сияющий тролль.
— Вот и хорошо, — гоблин перевел разговор на другое. — Мне, знаешь, в Южное крыло на минутку зайти надо. Камера триста двадцать пять, узник раньше в нашей Гильдии состоял, — пояснил он. — Бедняга надеялся, что перед праздниками дело его пересмотрят и наказание смягчат, да только не вышло. И раз уж я все равно здесь, так, пожалуй, сообщу ему печальную весть!
Тролль-надзиратель бережно спрятал конверт в карман и сдвинул брови, припоминая.
— Камера триста двадцать пять? Так это… кто ж там сидит-то? А, этот…
Он пожал могучими плечами.
— Вы, почтенный Куксон, конечно, можете его проведать, только это… того… без толку все это. Ему уже все равно.
— Почему же?
Тролль развел руками.
— Со вчерашнего дня овладело им безумие! Весь день метался по темнице, как взбесившийся грифон, рычал и того… решетки выломать пытался! Кричал что-то…
— Что кричал? — быстро спросил гоблин.
— Так это… я уж не помню! Что-то про обман, про заклятья, про магию… он ведь бывший маг, говорят. Такой тарарам учинил! Ну, мы, того… вразумить его пытались, — тролль погладил дубинку, висевшую на поясе. — Сначала по-хорошему, а потом, после того, как он надзирателю Карраху глаза выцарапать попытался, пришлось и по-плохому.
Тролль многозначительно повел бровями.
— Это самое…в таких случаях его милость Мадьяраг одобряет применение тролльской магии, — сообщил он. — С буйными узниками иначе нельзя. А мы еще и бурубуру в камеру вызвали… и того… развлеклись на славу!
Гоблин Куксон невольно содрогнулся.
— Колдунов?! Э… да. Так, говоришь, арестант сошел с ума?
— Это, почтенный Куксон, часто бывает. Сидит, сидит человек в каменном мешке — и того… помрачится рассудком!
— И… что?
Тролль побренчал ключами.
— Ну, это самое… переведем его завтра в подземные камеры, где все буйнопомешанные сидят — да и дело с концом. Там он… того… долго не протянет!
Куксон стащил с головы колпак, вытер пот со лба.
— Ясно…
Он надел колпак.
— Но я все равно хотел бы… по правилам Гильдии полагается!
Тролль препятствовать не стал.
— Так это… пожалуйста! Могу сопроводить, если желаете?
От сопровождения гоблин Куксон отказался.
С бьющимся сердцем вошел он под своды галереи, прошел вдоль ряда зарешеченных дверей и остановился возле камеры с выжженной над дверью змеей, ожидая, когда узник его заметит.
Долго ждать не пришлось.
Арестант неслышными шагами приблизился к решетке.
— Куксон, — негромко проговорил он.
Гоблин вздрогнул, но тут же взял себя в руки.
— Набрался смелости прийти ко мне?
От тихого знакомого голоса по спине гоблина поползли мурашки. Куксон взглянул на арестанта, как две капли воды похожего на Синджея: тот же голос, та же внешность… вот только глаза…
Глаза были черными, как ночь.
— Пришел проверить? Боишься, что ваш обман раскроется? Что я расскажу, кто я на самом деле?
— Тебе никто не поверит! — выпалил гоблин.
Хотел еще кое-что добавить, но запнулся: арестант не сводил с него черных бездонных глаза.
— Иллюзия продержится около месяца, а за это время арестанту из камеры триста двадцать пять придет конец: хоглены не могут существовать без человеческого мяса! Вот так-то!