– Никого я не приговаривала. Я только объявила, что присяжные признали ее виновной. И все.
– И тебе это понравилось?
– Более или менее. Чем я могу заняться, мама? Я пытаюсь скоротать время, пока ты не решишь, где ты хочешь прожить до конца жизни.
– Не беспокойся. Ведь именно этим я и занимаюсь. Поверь, я не бездельничаю. Я непрерывно взвешиваю все «за» и «против», так что ты, моя дорогая, не дави на меня и не завидуй мне эти три месяца; потом ты сможешь вернуться в лоно своего оркестра. Что тебя тревожит больше всего?
– Эти дети.
– Какие дети?
– Ультрарелигиозные малыши, ставшие телевизионными наркоманами.
– Но Хони сказал, что они вернули ключ, который я им одолжила.
– Я вынуждена была силой отнять этот ключ у них, но, очевидно, они раздобыли дубликат и теперь приходят, когда им вздумается… это надоело мне до смерти… а иногда я просто боюсь. Это ужасно.
– Ужасно? Ты преувеличиваешь. Это ведь всего лишь дети, маленькие дети, растущие в огромных семьях; в них при этом они очень одиноки и подавлены, а потому нередко чуточку «того». И кроме того, они дети Шайи, того симпатичного парнишки, с которым ты любила время от времени поболтать на лестнице, когда все мы были моложе. Кто же из них?
– Старший. А другой, много моложе и такой, по правде сказать, необычный, это его двоюродный брат, который некоторым образом оказался цадиком.
– Цадиком? Каким образом?
– Неважно. Но смена замка повлечет за собой замену всей входной двери, которая сейчас того и гляди вывалится на лестничную площадку, и все это вместе взятое ожидает только твоего решения.
– Вот тут ты совершенно права. Только моего решения.
– Но пока этот час не пробил, давай установим засов, чтобы наружная дверь могла закрываться изнутри. Тогда я по крайней мере буду чувствовать себя в безопасности, находясь в квартире.
– Все правильно. Я попрошу Хони приделать засов, закрывающий изнутри и тебя, и квартиру.
– Незачем тащить для этого сюда Хони из Иерусалима. Я найду кого-нибудь в самом Иерусалиме.
– Ну что ж… это разумно. Например, обратись к Абади, папиному другу. Он – человек исключительной порядочности, вежливый и внимательный. Это он и его жена приносили нам пищу во время шивы – каждый день. А после того, как ты уехала – именно он привез и поставил нам электрифицированную кровать. Он поставит на входную дверь не только засов, но и любое приспособление, какое ты захочешь. И сделает это не из-за денег, а по доброй воле и с большой любовью.
– Только дьявол один знает, почему ты дала разрешение этим дьяволятам входить в квартиру.
– Да, тут, моя милая, ты совершенно права, – сказала мать, вздохнув. – Один лишь дьявол в состоянии объяснить, почему я сделала такую глупость. Но где, скажи мне, я могла в ту минуту найти умного дьявола?
16
Абади был легок на помине и оказался на высоте положения. Находясь в добрых отношениях с семейством бывшего своего начальника, он знал об «эксперименте» и от души надеялся на его успех, но тем не менее не мог понять, для чего они выдернули дочь из Европы. «Абсолютно бессмысленно волноваться из-за пустой квартиры, – сказал он. – Я буду рад возможности хоть каждый день заглянуть в нее, чтобы убедиться, все ли в ней в порядке. Но что осталось в ней такого, что стоило бы украсть? Одно старье, боюсь, не способное вдохновить грабителя». Они уверяли его, что боятся не вора, а старого адвоката, который только и ждет предлога, чтобы завладеть вожделенной площадью, и если кто-то посторонний, вроде Абади, будет слишком часто появляться в ней – это лишь усилит его позиции.
Сейчас Абади шествовал по квартире и был изумлен ее опустошенностью.
– Надо было обладать решительностью твоей мамы, чтобы выбросить такое количество вещей, – сказал он, – не будучи уверенной, что она навсегда уедет из Иерусалима.
– Да она вернется, – уверила Нóга вежливого и несколько меланхоличного мужчину, которого пусть смутно, но помнила среди множества посетителей, появившихся в этой квартире в дни шивы.
– Мне ли не знать? Родственные души, как-никак.
– Выходит, что истинная причина всей этой затеи с переездом в Тель-Авив – Хони?
– Да, ибо он уверил себя, что другого выхода нет, и до последнего маминого вздоха он обязан будет таскаться сюда, в этот город, только что не ежедневно. От одной этой мысли он впадал в ярость.
– Ну а ты?
– В отличие от Хони, я люблю Иерусалим, хотя и не слишком часто приезжаю сюда.
– Приезжай почаще – и ты его еще больше полюбишь.
– Да… это верный путь к успеху. Но согласитесь, мистер Абади, как можно поддерживать подобную любовь, если эти маленькие харедим просто сводят меня с ума?