12. Храм тоже представлял собой своеобразную крепость; его окружала особая стена, сооруженная с еще большим искусством, чем остальные, постройка которой стоила еще большего труда; даже портики, шедшие вокруг всего храма, могли быть использованы при обороне как опорные пункты. Тут же бил неиссякающий родник, в горе были вырыты подземные помещения, устроены бассейны и цистерны для хранения дождевой воды. Основатели Иеросолимы, когда еще только закладывали ее, понимали, что резкие различия между иудеями и окружающими их народами не раз будут приводить к войнам, и потому приняли все меры, дабы город мог выдержать любую, самую долгую осаду. Недостатки в обороне города, обнаружившиеся при взятии его Помпеем, и боязнь, что случившееся может повториться, научили иудеев многому. Во время правления Клавдия они, воспользовавшись всеобщей алчностью, за деньги приобрели себе право возводить оборонительные сооружения и стали строить стены, как бы готовясь к войне, хотя вокруг царил мир. Теперь, после взятия всех окружающих поселений, чернь отовсюду хлынула в Иеросолиму; сюда сбежались самые отъявленные смутьяны, и распри стали еще пуще раздирать город. Во главе обороны Иеросолимы стояли три полководца, каждый со своей армией. Внешнюю, самую длинную стену, защищал Симон, среднюю - Иоанн, известный также под именем Баргиора39, за оборону храма отвечал Елеазар. Симон и Иоанн были сильны численностью и вооружением своих армий, Елеазар - неприступным положением храма. Между ними царила вражда, толкавшая их на военные столкновения, на интриги и даже поджоги, так что в пламени погибли большие запасы зерна40. Наконец, Иоанн послал к Елеазару своих людей, как будто для совершения жертвоприношения41; они убили самого Елеазара, перебили его солдат и захватили храм. Город разделился на две борющиеся партии, и лишь когда римляне подошли к Иеросолиме, надвигающаяся война заставила жителей забыть о своих распрях.
13. Над городом стали являться знамения, которые народ этот, погрязший в суевериях, но не знающий религии, не умеет отводить ни с помощью жертвоприношений, ни очистительными обетами. На небе бились враждующие рати, багровым пламенем пылали мечи, низвергавшийся из туч огонь кольцом охватывал храм. Внезапно двери святилища распахнулись, громовый, нечеловеческой силы голос возгласил: "Боги уходят", - и послышались шаги, удалявшиеся из храма. Но лишь немногим эти знамения внушали ужас; большинство полагалось на пророчество, записанное, как они верили, еще в древности их жрецами в священных книгах: как раз около этого времени Востоку предстояло якобы добиться могущества, а из Иудеи должны были выйти люди, предназначенные господствовать над миром. Это туманное предсказание относилось к Веспасиану и Титу, но жители, как вообще свойственно людям, толковали пророчество в свою пользу, говорили, что это иудеям предстоит быть вознесенными на вершину славы и могущества, и никакие несчастья не могли заставить их увидеть правду. Всего осажденных, считая людей обоего пола и всех возрастов, было, как сообщают, около шестисот тысяч. Оружие роздали всем, кто был в состоянии его носить, и необычно большое по отношению ко всему населению города число людей решилось им воспользоваться. Равное упорство владело мужчинами и женщинами, и жизнь вдали от Иеросолимы казалась им не менее страшной, чем смерть. Вот против какого города и какого народа начал борьбу Цезарь Тит; убедившись, что местоположение Иеросолимы не дает возможности взять ее штурмом или внезапным налетом, он решил действовать с помощью осадных сооружений и насыпей. Каждый легион получил свое особое задание, и стычки под стенами города были прерваны на время, которое потребовалось для постройки осадных машин всех возможных видов, и изобретенных древними, и придуманных современными мастерами.
14. Между тем разбитый под Колонией Тревиров Цивилис42пополнил свои войска германцами и расположился возле Старых лагерей. Позиция эта была выгодной для обороны, к тому же именно здесь варвары в свое время одержали победу, и воспоминания о ней наполняли их души уверенностью. Цериал двинулся туда же во главе войска, численность которого тем временем удвоилась: в него влились второй, шестой и четырнадцатый легионы; отдельные когорты и кавалерийские отряды, еще раньше выступившие на соединение с главными силами, услышав об одержанной Цериалом победе, тоже поспешили присоединиться к его армии. Ни один, ни другой командующий не любили медлить, но войскам не давало сойтись лежавшее между ними огромное поле, бывшее и прежде сильно заболоченным, теперь же совсем залитое водой: Цивилис распорядился насыпать дамбу, которая косо вдавалась в реку и отводила воду на окрестные поля. Приблизиться к противнику можно было только, идя по воде, скрывавшей местность, особенности которой никому из римлян известны не были. Позиция была для нас невыгодная, ибо тяжеловооруженные римские солдаты боятся и не любят плавать, германцы же привыкли переплывать реки, - легкое вооружение и высокий рост немало помогают им в этом.
15. Батавы начали дразнить римских солдат, самые нетерпеливые и храбрые стали отвечать; поднялась сумятица; в бездонных болотах тонули лошади и оружие; германцы, знавшие скрытые под водой тропинки легко перескакивали с одной на другую, они не нападали на наши войска с фронта, а старались сжать их с флангов или зайти в тыл; сражение ничем не походило на сухопутный бой врукопашную, оно напоминало скорее битву на море. Люди бродили среди волн, бились, едва уцепившись за клочок твердой земли, и вода поглощала сплетенные тела здоровых и раненых, опытных пловцов и не умеющих плавать. Потерь у нас, однако, оказалось меньше, чем можно было ожидать в таком переполохе: германцы, так и не решившись выйти из болота, отступили в лагерь43. После этой битвы оба полководца, хоть и по разным причинам, нетерпеливо стремились к решающему сражению: Цивилис хотел не упустить удачу, Цериал - смыть позор; германцев вдохновлял счастливый исход сражения, римлян гнал в битву стыд. Настала ночь. Гнев и ненависть к врагу владели нашими солдатами. Из варварского лагеря доносились пение и крики.
16. На заре следующего дня Цериал выдвинул в первый ряд конницу и вспомогательные когорты, за ними расположил легионы, а при себе оставил на случай какой-либо неожиданности отряд отборных воинов. Цивилис предпочел не растягивать свои войска в линию и построил их клиньями: справа - батавов и кугернов44, слева, ближе к реке, ополченцев из зарейнских племен. Ни тот, ни другой не стали произносить речей перед всей армией; они объезжали подразделения и обращались к каждому из них отдельно. Цериал напоминал солдатам о древней славе римского имени, о победах, одержанных ими и в старину, и совсем недавно, призывал их навсегда покончить с коварным, трусливым, в сущности уже разбитым врагом, уверял, что римским воинам предстоит не сражаться, а мстить. Недавно они вступили в бой с более многочисленным противником и, однако, разгромили германцев, составлявших главную силу вражеской армии, теперь у Цивилиса остались лишь люди, которые не в силах забыть свое бегство с поля боя и раны, покрывающие их спины. К каждому легиону Цериал обращался с теми словами, которые могли особенно сильно подействовать на солдат. Воинов четырнадцатого он назвал покорителями Британии45; шестому напомнил, что лишь благодаря его могучей поддержке Гальба стал принцепсом46; бойцам второго сказал, что начинающийся бой будет для них первым, что здесь им предстоит стяжать славу своему новому знамени и новым значкам когорт47. "Эти лагери - ваши, вам принадлежат эти берега, воскликнул Цериал, обращаясь к легионам германской армии и обводя рукой окружающие поля. - Пусть же враги кровью заплатят за попытку лишить вас ваших владений". Эти слова были встречены особенно громкими криками, солдаты, уставшие от длительного мира, рвались в бой; другие, утомленные войной, стосковались по спокойной жизни и надеялись, что предстоящее сражение принесет им награды, а вслед за ними желанный отдых.