Лотарингия подарила Франции Шуазёля: после Филиппа Орлеанского, Флёри и Аржансона, до Мопу, Шуазёль явился как один из тех людей, которыми были отмечены несколько этапов царствования Людовика XV.
Шуазёль был выходцем из лотарингской аристократической семьи, укрепленной родственными связями в соседнем королевстве, и с 1743 года был образцовым офицером во французской армии, а затем послом в Вене и Риме. Его фамилия была Стенвиль; его отметил король и придворные, и летом 1758 года он стал герцогом де Шуазёлем, затем в период с декабря 1758 года и по декабрь 1770 года он играет роль главного министра. Вместе со своим двоюродным братом Шуазёль-Прасленом он занимает солидные посты в управлении иностранными делами, военном ведомстве, флоте. Помимо этого король назначил его правителем Турени и суперинтендантом почтового ведомства. Короче говоря, в течение десятилетия, в 1760-е годы, он во Франции «заправлял всей лавочкой».
Рыжий, не наделенный ни красотой, ни состоянием, он разбогател на подарках от государства, несмотря на то, что тратил деньги на широкую ногу и делал крупные долги; он не признавал жадности, которая для него олицетворяла, как для многих аристократов, один из главных антиобщественных пороков. В этом вопросе Шуазёль был ближе к Фуке, чем к Кольберу. Он принес в свет свой вздернутый нос, живой ум и умение по-настоящему дружить. Без особого труда он по праву своего происхождения, а также благодаря пылкости характера и житейской сметливости приобрел связи в высших кругах. Будучи достаточно язвительным человеком, он сумел понравиться или заставить себя бояться как в салонах, так и при дворе. Благодаря природной непоседливости и знанию всемирной культуры он разбирался в вопросах австрийской монархии, знал немецких князьков, турецкую армию, китайскую архитектуру, фламандскую живопись и английское парковое искусство. Кругозор этого лотарингца был безбрежным! Этот друг философов, нисколько не отличавшийся набожностью, демонстрировал некоторую терпимость по отношению к иноверцам — евреям или протестантам. Грубоватый человек дела, никогда не унывающий любовник, он завоевывал женские сердца в среде аристократок, в отличие от Людовика XV, отдававшего предпочтение кокоткам. Однако Шуазёль, чтобы достичь своей цели в любовных делах, без колебаний сделал свою сестру любовницей Людовика XV и шпионил за своей красавицей-кузиной. В версальских придворных интригах он пользовался поддержкой маркизы де Помпадур, но забыл о ней сразу же после ее смерти. Обычная неблагодарность профессионального политика? К тому лее он сам был на заре своей военной карьеры протеже старого Ноая, который, в свою очередь, в начале своего продвижения появился в качестве сводного племянника и клиента королевской фаворитки Ментенон. От одной маркизы к другой! Шуазёлю было с кого брать пример. Логично, что при своей «заговорщической» или «помпадурской» позиции он противостоял клерикальной группировке, близкой к иезуитам, дофину и его слуге Ла Вогюйону, ответственному за воспитание будущего Людовика XVI. Но этот бывший лотарингец был разносторонним человеком: в армии его очень ценили сначала как офицера рядового состава, а затем как штабного офицера. И однако он никоим образом не был сторонником войны. Проявив себя дипломатом, в чьей политике мешались ловкость и авторитарность, он вырвал у папы Бенедикта XIV, к несказанной своей выгоде, на редкость мягкий по содержанию документ (Ex omnibus), касающийся жестокого конфликта, связанного с антиянсенизмом. Его жена, которую он любил и которой он изменял, была урожденной Кроза. С ее помощью он породнился с финансовыми кругами; его противники, не всегда объективные и добросовестные (он был благородного происхождения), ставят его в один ряд с вымогателями незаконных налогов: если верить пуристам в этом вопросе, то «бочонок для сельдей», даже если он принадлежит жене, «всегда пахнет селедкой», то есть кто не родился благородным, тот им уже никогда не станет.
В старости Шуазёль, лишившийся милостей государя и ставший наполовину физиократом в отставке, откармливал швейцарских коров на лугах Шантелу, совсем не лотарингских. В плане политической экономии он ставил на первый план вопросы торговли, «мягкую торговую политику» на море. Поэтому он пожертвовал интересами Квебека, остававшегося сельским и удаленного от моря, в пользу несущих прибыль интересов экспортеров из Сан-Доминго и рыбаков, ловивших треску на Новой Земле. Он поддерживал таким образом французскую экспансию «на финикийский манер». Он проповедовал националистическое галликанство, полулиберальное, окрашенное злобой, направленной против иезуитов, и симпатиями по отношению к парламенту — в этом его огромное отличие от д'Аржансона, жившего до него, и от Мопу после. Деспотизм, освященный по-французски, в стиле постбарокко или пострококо? Или скорее это был либерализм в манере Генриха IV, Филиппа Орлеанского, Дюбуа… И вот мы уже очень далеко от площади Станислава, a fortiori от Тионвилля и Сент-Авольда!