В наши дни фламандское движение во Франции, получившее жестокий урок в результате своих неудачных выступлений, благоразумно сосредоточило свои усилия в области культуры, где никто не может оспаривать его законность: поскольку также верно и то, что в Вестхуке «мертвое тело диалекта еще шевелится». Говорящие по-фламандски не являются и не хотят оставаться последними из могикан в своей языковой области; бельгийский пример придает им некоторую храбрость по данному поводу. И пример поражения, если смотреть объективно, или скорее катастрофа, произошедшая с таким вдохновленным изначально добрыми побуждениями лидером, как Гантуа (чья карьера была сломана из-за последующего обращения на неверный путь в ходе его деятельности), и примерно аналогичное падение главы сторонников автономии Россе в Эльзасе (хороший был человек, в глубине души, в начале своей карьеры) показывает тупиковый путь. И на самом деле трудно в XX веке вновь поднимать вопрос о завоеваниях, которые предприняли Ришелье и Людовик XIV в XVII веке на периферии германоязычных стран и на голландских границах. И однако в то время эти аннексии, происходившие в напряженный период для Старого Режима, тоже не были единодушно положительно восприняты. Взять, например, принципиально отрицательную позицию по этому вопросу Фенелона и его друзей…
Этот самый Фенелон, архиепископ Камбре, оценил бы он культурное обновление «наших» Нидерландов таким, каким оно предстает перед нами около 2000 года? Во всяком случае, отметим как выражение заботы о сохранении традиции преподавание фламандского языка в его диалектной форме, распространенной в говорящей по-фламандски области французской Фландрии, Жаном-Луи Мартелем в университете на побережье Дюнкерка; этот профессор — сам сын моряка-рыбака из окрестностей Дюнкерка; его занятия, поначалу с частицей «не», начались примерно четверть века назад, и лишь недавно получили официальное одобрение со стороны alma mater. В 1991–1992 годах Мартель опубликовал методику изучения фламандского языка во Франции, эта публикация получила финансовую поддержку со стороны г-на Дельбарра, мэра Дюнкерка, который сам происходил из семьи в Байёле с фламандскими корнями. В этой связи стоит также упомянуть об обаятельном и неутомимом д-ре Коллаше и его супруге, вдохновителях языковой и культурной ассоциации «Het Rensekor»: эти люди совместными усилиями со своими приверженцами стараются оживить музыкальные традиции Фландрии. Маленькая местная радиостанция, снабженная не очень мощным передатчиком, называется «Uylens Spiegel» («Уленшпигель») и распространяет свое вещание на двух языках на франко-фламандскую область, конечно, не огромную, с одной из самых высоких точек региона, в котором, по правде говоря, высота расположения не превышает нескольких десятков метров. «Фламандский комитет» («Француз я есть, фламандцем остаюсь»), чья история насчитывает более ста лет, часто играет блестящую роль в традиционной ученой среде, в частности, он процветает в Лилле, где насчитывает несколько сотен почитателей. И наконец, фламандская федералистская партия, имеющая ярко выраженные регионалистские устремления, заставила о себе заговорить примерно пятнадцать лет назад, но сейчас она, кажется, находится в дремлющем состоянии. В общем и целом, воспоминания о некоторых позорных моментах периода оккупации, кажется, стремятся постепенно раствориться без особых сожалений в благотворном забвении. Долг памяти в данном случае не является категорическим приказанием…
4.
Бретань
Самостоятельная история Бретани[67] началась в период между 460 и 570 годами нашей эры. Именно на это время пришелся процесс миграции островных бретонцев, происходивших из Уэльса, а также некоторых из Корнуолла и Девона, на Армориканский полуостров. Что касается дольменов, менгиров, аллеи менгиров с Карнаке, этих памятников эпохи неолита, они могут вызвать некоторую мечтательность у прогуливающихся туристов; на самом деле, в них нет ничего специфически бретонского — просто полуостров следовал той же судьбе, что и Галлия: здесь, как и в других местах, история делилась на до-кельтскую, затем кельтскую, наконец, галло-романскую; недавняя выставка (в 2000 году) в Ренне[68], посвященная древнему городу Кондат, на месте которого возник современный Ренн, пролила достаточно света на этот вопрос. Кондат, древнее укрепленное поселение галлов, управлялось в тот период, во II веке нашей эры, дуумвирами, правителями из местной аристократии, местного происхождения, но более или менее романизированной, аристократии декурионов и сенаторов (название могло меняться). В будущей столице региона прижились римские боги под именами Меркурий Атепомарус или Марс Мулло, смешавшись с богами древнего кельтского пантеона; они могли принимать двойные имена, одно римское, другое галльское, одно из тех, которые были обессмерчены — высечены на гранитных постаментах, извлеченных недавно из-под земли нашими археологами. Одно из самых прекрасных произведений прикладного искусства, оставшееся нам в наследство от латинского периода в Арморике, — это патера[69] из целого куска золота, датированная концом III века, украшенная монетами, была извлечена из земли в 1774 году; впоследствии она была помещена в Кабинет медалей в Национальной библиотеке; в центре на ней — изображение Вакха в обществе Геркулеса.